Но, несмотря на изобилие эротики в "Великом Древе", самой чувственной вещью во всем сборнике мне почему-то показалась вот эта. Понимаю, что это говорит скорее обо мне, чем о чем-то другом И, наверное, излишне уточнять, что судьба угнетенной трудовой женщины Востока здесь для меня имеет не определяющее значение...

1

Я у речки скинула платье,
Чтобы плечи зрели на солнце.
Говор прачек и смех купальщиц
Разбегаются над водою.
Я стираю твою рубашку,
Мой единственный, мой любимый,
В быстрой речке ее стираю,
И плывут по теченью мысли.

Я склоняюсь к воде украдкой,
Освежаю груди и плечи,
Потому что сегодня ночью
Я хочу быть в твоих объятьях.
Я склоняюсь над быстрой речкой,
Крепче волосы выжимаю,
Я хочу, чтоб сегодня ночью
Ты забыл обо всем на свете.

Чиливунг дрожит –
Где волнистый, где гладкий и золотистый.
Блестит,
Бежит...

Я стираю твою рубашку,
Мой любимый, мой повелитель,
И любовь моя, растворяясь,
Волну превращает в пламя.
Выйди к речке после работы,
Кинься в воду, о мой любимый,
Разойдется любовь кругами,
Нас обоих огнем охватит...

А по берегу мчатся машины,
А река отражает лачуги...

Джакарта, ой, Джакарта,
Смех купальщиц над Чиливунгом!
читать дальше

2

Ночь стоит на пороге, за плечи берет,
зазывает в пивную.
Ночь становится глубже, такси промелькнуло
и с гулом исчезло во мраке.
Ночь бездонна, лишь где-то губная гармоника плачет.
Ночь тихонько дрожит: это струны кечапи
звенят и смолкают, звенят и печально смолкают.
Ночь гремит, разрываясь: пустая повозка ползет,
дребезжа по камням, переулками старой Джакарты.
Ночь ее выпускает, как хищник из сонных когтей
выпускает лениво добычу.
Ночь тепла и густа, и тепло ее жадно глотает
спешащий куда-то мужчина,
Он шагает один в темноте, торопясь к ненадежной,
дешевой подружке.
Далеко до утра. Обнимай, без конца обнимай,
не жалей меня, милый!..

Джакарта, ой, Джакарта,
Стон кечапи тревожит сердце.

Вон бездомный бечак в переулке: свернулся и спит
на сиденье облезлой коляски.
Далеко до утра. Не беда, что свежеет к рассвету, -
он спит упоенно, он счастлив.
Эх, несчастье и счастье – все так перепутано в жизни!
Спит бечак на сиденье,
протертом бесчисленными седоками.
Лучше все позабыть: этот ветер, пронзительно дующий в уши,
И затрепанный фильм о счастливых влюбленных,
что видел он вечером в «Гранде»,
Миску темного риса, изгибы, углы, перекрестки
мелькающих улиц.
Надрывается грудь, и рубаха промокла,
не все ли равно - от дождя или пота?..

Джакарта, ой, Джакарта,
Сколько раз ты была ограблена!

А подружка устала уже, торопливо насытясь любовью,
Разрывает объятья, бранится вполголоса,
требует денег.
Видно, все-таки зря не пошел он с друзьями:
сидел бы в пивной до рассвета,
Где за старой рулеткой гогочет и спорит азарт –
добродушный и подлый грабитель.
Здесь ночное прибежище тех, чьи могилы
никто не украсит цветами,
И для них эта ночь так бездонна, что зыбкие
волны мечты ничего уже больше не значат.
Голытьба безработная, рикши и грузчики,
сборщики банок, тряпья и бумаги,
Их ничто не волнует: ни сырость, ни холод,
ни кашель надсадный.
О, как шаток и призрачен весь этот город,
где только одни обещанья,
Как темна и глуха эта ночь, как бесцельно и горько
губная гармоника плачет,
Звуки реют вслепую и тонут во тьме,
на лету осыпаясь клочками надежды...
Но кому свое сердце отдать и доверить мелодию жизни?

Джакарта, ой, Джакарта,
Струи счастья и дым печали...
(Асрул Сани, р. в 1926 г.)