воскресенье, 19 сентября 2010
Мы устали от своей рассудочности, устали делать это и то, чтобы вследствие усилий получить то и это. С трудом добиваться предмета желаний, отрабатывать каждый полученный грош, отступать по расчету – как это угнетает! Признаемся друг другу: как прекрасно было бы сейчас же делать то, чего хочется сейчас, уступать своему первому порыву, позволять себе любые капризы и презирать последствия всего этого. Нет счастья более острого, чем счастье сумасбродства. Дон Жуан – подлинный сумасброд. Вот уж кто не станет ломать себе голову над результатами своих поступков. «То ли будет, то ли нет!» - повторяет он у Тирсо испанскую пословицу. Раз мир для Дон Жуана заключен в мгновении настоящего, то он считает и будущее, и вечность зависимыми от его прихоти. «Нынче же ночью она будет моей!» - восклицает он, вожделея к какой-либо женщине. Мы, не Дон Жуаны, живем, терзаясь расчетами, какими будут последствия наших поступков, мучаясь тем, как ограничены наши возможности общественными установлениями. Нас подавляют естественные и социальные законы, нас держит в рамках разум: работают Мойра, Дике и Логос. Дон Жуан отметает в сторону всех трех. Он сбросил все три ярма. Опыт и разум говорят нам, что тот, кто даст волю своему хвастовству и самодовольству, встретит презрение – по крайней мере, в среде людей культурных. И все же, разве не мечтал каждый из нас всегда, везде и кому угодно резать в глаза правду-матку, а тому, кто противоречит, затыкать рот? Разве не стремится стать предводителем пиратов любой маленький мальчик, если он не трус? А когда мы с вами играли в детстве в разбойников и полицейских, разве не разбойниками все хотели быть, потому что разбойник делает что хочет, а полицейский – что прикажут?
Очарование Дон Жуана именно в его неиссякаемой энергии. В нем есть некая внутренняя бесконечность – возможно, потому, что он не влюбляется, не тратит себя. Быть может, он и по сути неистощим. Мы этого не знаем, да и узнавать нет нужды. (…)
Дон Жуан порождается отнюдь не реальной жизнью общества.
Он рождается творческой фантазией, как Дон Кихот, как Селестина. Он зачат во сне и создан из сна. Дон Жуан – миф. Он не встречается в сказках «Тысячи и одной ночи», но лишь по случайности. Меня не удивит, если какой-нибудь ученый-востоковед обнаружит тип Дон Жуана в одном из древнейших на свете сюжетов. Быть может, он – один из мужских аналогов тех мифических цариц, которые брали любовника на одну ночь и убивали на рассвете. Дон Жуан – это Алладин, владеющий сокровищами жизненной силы, это волшебная лампа, чей свет питается неистощимой энергией, это чудо неукротимости человека. Во-первых, автор образа Дон Жуана – испанец, во-вторых, это человек XVII века; вследствие и того и другого он не склонен окружать своих героев атмосферой сверхъестественного. Воображение художника Севера приобщило бы Дон Жуана силам тьмы, как Макбета или Фауста; какая-нибудь ведьма или на худой конец цыганка предсказала бы над его колыбелью, что он завоюет всех женщин, а другая – что он победит всех мужчин, а третья – что его кошелек никогда не опустеет, и тогда в действие вступило бы высокомерие властей земных, чтобы подрезать ему могучие крылья. Еще одна ведьма предупредила бы его: «Не вздумай приглашать на ужин мертвых!» - а когда Дон Жуан разразился бы хохотом, последняя дала бы добавочный, странный совет: «Смотри не влюбись».
И – вот он, Дон Жуан, вооруженный магическими способностями, в борьбе с магическими же враждебными силами. Если он сумеет не влюбиться, весь мир – его, ведь не станет же он по собственной воле приглашать к своему столу мертвецов. Мир был бы в его власти, без условий и ограничений. Ему никому не надо было бы давать отчета в своих действиях. Это была бы абсолютная свобода и в то же время абсолютная власть. Если следовать тексту Соррильи, Дон Жуан говорит о себе: «Я бывал и во дворцах, и в хижинах, и повсюду оставил о себе недобрую память». Он был бы абсолютным воплощением капризного желания – а ведь именно таково подспудное художественное задание сказок «Тысячи и одной ночи». Дон Жуан и его слово – это своего рода волшебная палочка. Ведь человека не так пленяет волшебная способность извлекать воду из камня в пустыне или пересекать огромные пространства в мгновение ока, как возможность навязать свою волю другим. И не столько мужчинам, сколько женщинам.
Дон Жуан – игрок, он играет женщинами. Игрок он потому, что жизнь лишена смысла. Пусть другие ведут борьбу за возрождение блеска античной культуры, за реформу Церкви или за католическое единство христианских народов. Он не усматривает в мире ничего, кроме пространства, в котором живет его «я». Если бы Дон Жуан не был так прочно захвачен собственным существованием и если бы умел внятно выразить сои мысли, он сказал бы, что видит мир в особой иллюзорной оптике и что в этом мире есть только Нирвана, равная ему самому. Вот почему он игрок. Он ни к чему не относится всерьез: ведь в мире нет ничего серьезного, включая его собственную жизнь. Дон Жуан в любую минуту готов поставить ее на кон просто ради забавы, но лучше – из-за женщины. Деньги и социальная влиятельность слишком абстрактны и ничего не значат для Дон Жуана. Еда и вино – вещи слишком приземленные и не интересуют его. Девиз его жизни – «я и мои чувства». Этот девиз требует от него активности, в которой он удовлетворяет одновременно свой эготизм и свой эгоизм. Поэтому он посвящает себя завоеванию все новых женщин, чтобы составлять их список, как краснокожий в Массачусетсе выходил на тропу войны для пополнения коллекции скальпов. И лишь в тот момент, когда, снимая скальп, Дон Жуан делает первый надрез, его чувства наконец успокаиваются.
Во всей вселенной действует естественный закон, назовем его «Мойрой». Эта Мойра – разделенность, определенность и ограниченность всех вещей и существ. Даже олимпийские боги подвластны Мойре, и сами они – боги моря, воздуха, огня, познания – всего лишь частные случаи Мойры. У каждого – своя игра, свои время и пространство, и каждый знает свой круг дел, свои границы. То, что было, не станет небывшим. То, что здесь, не может быть одновременно в другом месте. Мойра проводит границы, и все их соблюдают. Но что может быть прекраснее, чем переступить межу, прыгнуть через барьер, превратить в закон собственное «я»? Если жизнь прошла, если выпала из рук, то ее уже не соберешь. Все мы осуждены идти по этому миру как по коридору тюрьмы, меж двух высоких стен, которые закрывают нам вид, застилают свет и парализуют волю к действию. Но вот под звуки военной музыки появляется Дон Жуан, и нет более ни прошлого, ни будущего, ни плача, ни воздыхания: все сплошь становится настоящим. Нет твоего и моего: все мое. Границы сняты, и весь мир лежит у наших ног.
Кроме Мойры, есть еще «Дике». Это моральный закон. Общество ждет, чтобы мы служили ему, и говорит, что раз на пире жизни нам поставлен прибор, то мы должны оплатить счет. Мы рождаемся должниками, потому что до нас жили и для нас работали наши отцы. Нам следует платить долги, и мы должны будем принять нашу долю, потому что боги, которые зажигают наш огонек, всегда могут его потушить. Тот, кто нам дал силы, их отнимет, а к ослушнику и гордецу будет неумолим. Коса времени неотвратимо сносит головы, поднятые слишком высоко. Но вот – является человек, который платит свои долги только ударами шпаги и презирает общественные установления. (…) Мы, люди, - овцы, но в нашем стаде есть волк. «Чем триста лет питаться падалью, лучше раз напиться живой кровью», - гласит русская пословица. Дон Жуану рта не раскрыть, чтобы не брызнуло слюной большевика, который живет внутри каждого человека.
Мы устали от своей рассудочности, устали делать это и то, чтобы вследствие усилий получить то и это. С трудом добиваться предмета желаний, отрабатывать каждый полученный грош, отступать по расчету – как это угнетает! Признаемся друг другу: как прекрасно было бы сейчас же делать то, чего хочется сейчас, уступать своему первому порыву, позволять себе любые капризы и презирать последствия всего этого. Нет счастья более острого, чем счастье сумасбродства. Дон Жуан – подлинный сумасброд. Вот уж кто не станет ломать себе голову над результатами своих поступков. «То ли будет, то ли нет!» - повторяет он у Тирсо испанскую пословицу. Раз мир для Дон Жуана заключен в мгновении настоящего, то он считает и будущее, и вечность зависимыми от его прихоти. «Нынче же ночью она будет моей!» - восклицает он, вожделея к какой-либо женщине. Мы, не Дон Жуаны, живем, терзаясь расчетами, какими будут последствия наших поступков, мучаясь тем, как ограничены наши возможности общественными установлениями. Нас подавляют естественные и социальные законы, нас держит в рамках разум: работают Мойра, Дике и Логос. Дон Жуан отметает в сторону всех трех. Он сбросил все три ярма. Опыт и разум говорят нам, что тот, кто даст волю своему хвастовству и самодовольству, встретит презрение – по крайней мере, в среде людей культурных. И все же, разве не мечтал каждый из нас всегда, везде и кому угодно резать в глаза правду-матку, а тому, кто противоречит, затыкать рот? Разве не стремится стать предводителем пиратов любой маленький мальчик, если он не трус? А когда мы с вами играли в детстве в разбойников и полицейских, разве не разбойниками все хотели быть, потому что разбойник делает что хочет, а полицейский – что прикажут? (…)
Читая «Дон Кихота», мы смеемся потому, что герой стремится к приключениям и подвигам, которых не может совершить. Что же мы чувствуем, читая «Дон Жуана»? Дон Жуан – это свобода, безответственность, бесконечность неистощимой энергии. Одна лишь мысль о таких вещах – счастье для человека, которому вода уже подступает к горлу. Через минуту сама его жизнь станет сном, земные радости – ложью и бессмыслицей, и останется только одна правда – та, которую выговаривают погребальные колокола.
Дон Жуан плохо употребил свою жизненную силу, но ему по крайней мере было что употреблять. Дон Жуан есть сила, а сила есть благо. Он использовал силу во зло? Господи, Господи, мы обещаем так не делать, но дай нам, Господи, силу, все равно, для зла или добра, все равно, растратим ли мы ее или поднимемся с ее помощью ближе к Тебе; только дай нам силу, Господи, дай нам силу, жизнь, власть, победу!Рамиро де Маэсту. Дон Жуан, или Власть. Перевод О.Светлаковой.Как же их всех зашугали-то до двадцатого века, что пошла повсеместно такая реакция... Я понимаю, что это реакция в том числе и на "смерть бога", но это явление того же порядка - воспитанное в чрезмерной строгости дитятко уже не может мечтать ни о чем, только о большом и разрушительном "празднике непослушания"... По себе знаю - хотя меня никто в строгости не воспитывал, кроме книг и моих же чердачных тараканов
@темы:
В Мире Мудрых Мыслей
-
-
19.09.2010 в 11:33-
-
19.09.2010 в 11:38-
-
19.09.2010 в 11:41-
-
19.09.2010 в 11:45А вот меня иногда одолевает
трамвайного хамстваправды-матки.-
-
19.09.2010 в 12:02Ну,чревоугодие и в другу сферы можно отнести — разве радовать себя может быть бунтом и разрушением?
-
-
19.09.2010 в 13:06-
-
19.09.2010 в 13:11-
-
19.09.2010 в 13:23Начав с самого дорогого...
-
-
19.09.2010 в 13:29-
-
22.09.2010 в 18:21Вообще, здорово, что кто-то читает такие вещи... заметка на полях - вроде ненавязчивой похвалы Хозину Комнаты. Да уж, хлам стоящий. Мерси!
-
-
22.09.2010 в 18:23Предыдущее сообщение относится вот к этой цитате. Пока борьба шла с цифровыми кодами и Опен ИД, который ну не как не распознавался. Не местные мы.[L]liubluemonkey.blogspot.com/[/L]
-
-
02.10.2010 в 11:14Но мне лично власть над другими кажется делом таким хлопотным - маешься-маешься, навязываешь-навязываешь, а они хвостиком вильнули да назавтра переменились - что... "одиночество прекрасней"