Еще один "краденый" (из моей головы, разумеется), пост. Давно хотелось это сформулировать, но умный человек Бертольт Брехт сформулировал куда-а-а раньше. Конечно, в моей интерпретации все это звучало бы значительно мягче, но у меня-то, что ни говори, были все классовые - а следовательно, и интеллектуальные - преимущества. Многим везло меньше, и это было видно.
Хотя, разумеется, знакомство с привлекательными типами человечества через ту же школу тоже никто не отменял. И это, как правило, помнится всю жизнь
ЦИФФЕЛЬ. (...) Известно, что многим качество обучения в наших школах кажется сомнительным. Замечательный принцип, на котором зиждется это обучение, остается либо непризнанным, либо не оцененным по заслугам. Он состоит в том, что молодого человека сразу же, в самом нежном возрасте, знакомят с жизнью, какова она есть. Без обиняков и без лишних слов его бросают в омут: выплывай сам – или глотай тину!
Перед учителями стоит трудная задача, требующая от них высокого самоотречения: они должны воплотить в себе основные типы человечества, с которыми впоследствии в жизни столкнется юноша. В школе он получает возможность каждый день четыре или шесть часов познавать жестокость, злобу и несправедливость. За такое образование не жаль уплатить любые деньги, но оно предоставляется даже бесплатно, за счет государства.
Неодолимой силой, воплощенной в незабываемых человеческих индивидуальностях, - вот каким предстает юноше в школьные годы античеловек. Он обладает почти безграничной властью. Оснащенный педагогическими знаниями и многолетним опытом, он воспитывает ученика по своему образу и подобию.
Ученик изучает все, что необходимо для преуспеяния в жизни. Это то же самое, что необходимо для преуспеяния в школе. Сюда относятся: мошенничество, умение втирать очки и безнаказанно мстить, быстрое усвоение общих мест, льстивость, угодливость, готовность доносить начальству на себе подобных и т.д. и т.п.
Но самое важное – это познание человеческих характеров. Оно осуществляется как познание характеров отдельных учителей. Ученик должен изучить слабости учителя и уметь их использовать, иначе он никогда не сможет защититься от груза совершенно бесполезных знаний, которыми его будут набивать до отказа. читать дальше
Нашим лучшим учителем безобразный мужчина, который, как говорили, в молодости метил в профессора, но потерпел неудачу. Это разочарование привело к полному расцвету всех дремавших в нем сил. Ему нравилось устраивать неожиданные опросы, и, если мы не могли ответить, он испускал тихий вопль сладострастия. Пожалуй, еще большую ненависть вызывала у нас его привычка два-три раза в течение урока уходить за классную доску и вытаскивать там из кармана кусок незавернутого сыра, - он жевал его, продолжая вести занятие. Он преподавал химию, но, если бы он учил нас распутывать моток шерсти, суть была бы та же. Учебный материал был ему нужен, как актерам нужна пьеса, - для того, чтобы показать себя. Его задачей было – сделать из нас людей. Это ему неплохо удавалось. Химии мы у него не научились, но зато он научил нас мстить за обиды. Ежегодно нашу школу посещал инспектор; считалось, что он хочет посмотреть, как мы учимся. Но мы знали, что он хочет видеть, как нас учат учителя. Когда он однажды появился снова, мы воспользовались случаем, чтобы проучить нашего учителя. Мы не отвечали ни на один вопрос и сидели как идиоты. На этот раз наше молчание отнюдь не доставило химику сладострастной радости. Он заболел желтухой, долго хворал, а когда вернулся, от прежнего сладострастия и сырной жвачки не осталось и следа. У учителя французского языка была другая слабость. Он поклонялся жестокой богине, требующей страшных жертв, богине справедливости. Этим ловко пользовался мой соученик Б. Проверяя письменные работы, от качества которых зависел переход в следующий класс, учитель имел обыкновение записывать на отдельном листке против каждой фамилии число ошибок. Справа на его листке стояла отметка, так что он имел ясное представление о каждом. Допустим, нуль ошибок давало единицу, лучшую отметку, десять ошибок давало двойку и т.д. В самих работах ошибки были подчеркнуты красным карандашом. И вот самые тупые ученики иногда выскабливали перочинными ножиками несколько красных штрихов, подходили к кафедре и обращали внимание учителя на то, что он указал большее число ошибок, чем они сделали. Учитель молча брал работу, смотрел ее на свет и замечал стертые места, заглаженные ногтем большого пальца. Б. поступал иначе. В своей уже проверенной работе он подчеркивал красной тушью несколько совершенно правильных мест, обиженно подходил к учителю и спрашивал, что же здесь неверно. Учителю приходилось согласиться, что все верно, после чего он сам вымарывал некоторые свои красные штрихи и снижал на своем листке общее число ошибок. Соответственно, изменялась, разумеется, и отметка. Согласитесь, этого ученика школа научила думать.
Государство обеспечивало наглядность обучения весьма простым способом. Вследствие того, что каждый учитель должен был излагать лишь строго определенное количество знаний и делать это из года в год, он становился совершенно безучастным к своему предмету и не отклонялся из-за него от основной цели: жить полнокровной жизнью на глазах у своих учеников. Все свои личные разочарования, финансовые затруднения, семейные неурядицы учитель компенсировал в классе, так что ученики вынуждены были делить с ним его невзгоды. Его не связывал конкретный материал предмета, он и мог всецело сосредоточить свои силы на нравственном воспитании молодых людей, на обучении их всякого рода обману. Так готовил он их к вступлению в мир, где им встретятся люди, подобные ему: искалеченные, ущемленные жизнью, прошедшие огонь и воду. Говорят, что сейчас школьное образование, по крайней мере, кое-где, основывается на других принципах, чем в мое время. Что с детьми обращаются теперь справедливо и разумно. Мне было бы очень жаль, если бы дело обстояло действительно так. Мы еще в школе изучали такие понятия, как сословные различия. Это относилось к учебным предметам. Когда ученик был из хорошей семьи, с ним и обращались хорошо, не так, как с детьми рабочих. Если исключить этот важный предмет из учебных программ современных школ, молодые люди смогут постичь столь существенные тонкости обращения лишь на своем жизненном опыте. Все, чему они научились в школе, в общении с учителями, - привело бы их к жизни совсем иной, чем они себе представляли, к нелепым поступкам. Они были бы ловко введены в заблуждение относительно того, с чем они столкнутся в реальном мире. Они бы надеялись на fair play, на доброжелательность и внимание и совершенно неподготовленными, невооруженными, беспомощными были бы отданы во власть общества.
Я-то был подготовлен совсем иначе! Я вступил в жизнь с солидным запасом знаний о человеческой натуре. (...)
КАЛЛЕ. Ваше снисходительное отношение к школе весьма оригинально, и в его основе лежат, так сказать, высокие идейные принципы. Во всяком случае, я только сейчас вижу, что тоже кое-чему научился в школе. Я припоминаю, что мы в первый же день получили хороший урок. Когда мы, умытые, с аккуратно пристегнутыми ранцами, вошли в класс, а наши родители отправились домой, учитель выстроил нас у стены и скомандовал: «Занимайте места». Мы двинулись к партам. В классе не хватало парты, и один мальчик остался без места. Все уже сидели, а он все стоял в проходе между партами. Учитель увидел, что он еще стоит, и залепил ему оплеуху. Из этого мы все извлекли хороший урок – нельзя быть неудачником.
ЦИФФЕЛЬ. Гений, а не учитель! Как его звали?
КАЛЛЕ. Гернрейтер.
ЦИФФЕЛЬ. Меня удивляет, что он остался простым учителем.(...) Обыкновенный класс, где не хватает одной парты, и с помощью этих примитивных средств Гернрейтер создает вам в уменьшенном виде великолепную модель реального мира! Вы видите его воочию, этот мир, в котором вам предстоит жить. Гернрейтер набросал его лишь несколькими смелыми штрихами, и все же, созданный мастером, он наглядно предстал перед вами. (...) Он не давал решения. Он лишь ставил проблему наглядно, лишь отражал действительность. Выводы он всецело предоставлял делать вам самим! Это оказывает, естественно, совершенно иное и весьма плодотворное действие. Я вам очень признателен за знакомство с этим великим умом.
Бертольт Брехт. Диалоги беженцев.
Единственное, что хотелось бы еще добавить - тот же тайный смысл можно при желании найти в том, что учить приходится все предметы подряд. И те, в которых души не чаешь, и те, которые не переносишь, и те, в которых и рад бы, да не дано. Сильно подозреваю, что важны в итоге не полученные знания, а умение работать с тем, другим и третьим (и с преподавателями того, другого и третьего). А чтобы быть идеальным отличником, необходимо добиться идеального равнодушия и безразличия ко всем изучаемым предметам. Иначе это грозит потерей равновесия затрат времени (учитывая, что на нелюбимые и недающиеся предметы его приходится тратить больше).