

Почетное место в этом ряду ограничений занимает ограничение на мальчишеские (а тем более на мужские) слезы. Как-то сложился такой стандарт, что плакать мужчине если не неестественно, то очень, очень нетипично и уж всяко неприлично, тем более на публике. (Максимум, что допускается - скупая (и по возможности тайная) единичная слеза,
А песня о том, что однажды возникло у меня праздное любопытство посмотреть, так ли уж ревностно соблюдается этот стандарт, особенно во времени и пространстве, если судить по свидетельствам мужчин, написанных о мужчинах

читать дальше
Оба они вспоминая: Приам — знаменитого сына,
Горестно плакал, у ног Ахиллесовых в прахе простертый;
Царь Ахиллес, то отца вспоминая, то друга Патрокла,
Плакал, и горестный стон их кругом раздавался по дому.
(Гомер. Илиада. Пер.Н.Гнедича)
И заплакал Вяйнямёйнен,
Плачет, жалобно горюет
На краю морей широких,
Там на мысе незнакомом.
На боку сто ран имел он,
Ветра тысячу ударов,
Борода поистрепалась,
Волосы висят клоками.
Две и три проплакал ночи,
Дней проплакал ровно столько ж.
Но не мог найти дороги,
Хоть какой-нибудь тропинки,
Чтоб на родину вернуться,
На родимую сторонку,
В ту страну, где он родился,
Где он прежде жил спокойно.
Старый, верный Вяйнямёйнен
День играет и другой день.
Не осталось там героя,
Ни единого из храбрых,
Не осталось там ни мужа,
Ни жены, носящей косы,
Кто б от той игры не плакал,
Чье не тронулось бы сердце.
Плачут юноши и старцы,
Плачут люди холостые
И женатые герои,
Полувзрослые ребята,
Плачут также и девицы,
Плачут девочки-малютки, —
Так чудесны эти звуки,
Так играет дивно старец.
Плачет старый Вяйнямёйнен,
Слезы катятся обильно,
Из очей сбегают капли,
Вниз жемчужные стекают;
Покрупней они брусники
И горошины потолще...
(Калевала. Пер.Л.Бельского)
Но Исав сказал отцу своему: неужели, отец мой, одно у тебя благословение? благослови и меня, отец мой! И [как Исаак молчал,] возвысил Исав голос свой и заплакал.(Быт 27:38)
И разодрал Иаков одежды свои, и возложил вретище на чресла свои, и оплакивал сына своего многие дни (Быт 38:34)
И отдал Ионафан оружие свое отроку, бывшему при нем, и сказал ему: ступай, отнеси в город. Отрок пошел, а Давид поднялся с южной стороны и пал лицем своим на землю и трижды поклонился; и целовали они друг друга, и плакали оба вместе, но Давид плакал более. (1Цар 20:40-41)
Когда кончил Давид говорить слова сии к Саулу, Саул сказал: твой ли это голос, сын мой Давид? И возвысил Саул голос свой, и плакал, и сказал Давиду: ты правее меня, ибо ты воздал мне добром, а я воздавал тебе злом; ты показал это сегодня, поступив со мною милостиво, когда Господь предавал меня в руки твои, ты не убил меня. (1 Цар 24:17-19)
Тогда схватил Давид одежды свои и разодрал их, также и все люди, бывшие с ним, [разодрали одежды свои,] и рыдали и плакали, и постились до вечера о Сауле и о сыне его Ионафане, и о народе Господнем и о доме Израилевом, что пали они от меча. (2 Цар 1:11-12)
И послал Иевосфей и взял ее от мужа, от Фалтия, сына Лаишева. Пошел с нею и муж ее и с плачем провожал ее до Бахурима; но Авенир сказал ему: ступай назад. И он возвратился. (2Цар 3:15-16)
И устремил на него Елисей взор свой, и так оставался до того, что привел его в смущение; и заплакал человек Божий.(4 Цар 8:11)
Елисей заболел болезнью, от которой потом и умер. И пришел к нему Иоас, царь Израильский, и плакал над ним, и говорил: отец мой! отец мой! колесница Израиля и конница его! (4 Цар 13:14)
В те дни заболел Езекия смертельно, и пришел к нему Исаия, сын Амосов, пророк, и сказал ему: так говорит Господь: сделай завещание для дома твоего, ибо умрешь ты и не выздоровеешь. И отворотился [Езекия] лицем своим к стене и молился Господу, говоря:
"О, Господи! вспомни, что я ходил пред лицем Твоим верно и с преданным Тебе сердцем, и делал угодное в очах Твоих". И заплакал Езекия сильно. (4 Цар 20:1-3)
И сказали они мне: оставшиеся, которые остались от плена, находятся там, в стране своей, в великом бедствии и в уничижении; и стена Иерусалима разрушена, и ворота его сожжены огнем. Услышав эти слова, я сел и заплакал, и печален был несколько дней, и постился и молился пред Богом небесным и говорил: Господи Боже небес, Боже великий и страшный, хранящий завет и милость к любящим Тебя и соблюдающим заповеди Твои! (Неем 1:3-5)
И вспомнил Петр слово, сказанное ему Иисусом: прежде нежели пропоет петух, трижды отречешься от Меня. И выйдя вон, плакал горько. (Мт. 26:75 )
И когда приблизился к городу, то, смотря на него, заплакал о нем и сказал: о, если бы и ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему! Но это сокрыто ныне от глаз твоих,ибо придут на тебя дни, когда враги твои обложат тебя окопами и окружат тебя, и стеснят тебя отовсюду, и разорят тебя, и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне за то, что ты не узнал времени посещения твоего.
(Лк 19:41-44)
И Ауле, заплакав, схватил огромный молот, чтобы разбить гномов.
По словам ваниаров, которые бодрствовали вместе с валарами, когда посланцы передали Манвэ ответ Феанора, Владыка Арды зарыдал и склонил голову; но при последних словах Феанора — что дела нолдоров навеки войдут в песни — он поднял голову, словно услышал отдаленный глас, и молвил:
— Быть посему! Дорого будут оплачены эти песни — но тем прекраснее прозвучат они.
Затворив двери, они сели, и Берен поведал о гибели Барахира и о том, что случилось с ним самим в Дориате; и разрыдался он, вспомнив Лютиэн и недолгое их счастье.
Турин опустился на колени и испил воды, и внезапно рухнул оземь, и потоком хлынули слезы, и он был излечен от безумия.
(Дж.Р.Р.Толкиен. Сильмариллион. Пер.Н.Эстель)
CCIV Карл стал искать Роланда на холме.
Там у травы не зелен - красен цвет:
Алеет кровь французская на ней.
Заплакал Карл - не плакать мочи нет,
Три глыбы он меж двух дерев узрел,
На них увидел Дюрандаля след,
Близ них нашел племянника в траве.
Как мог король всем сердцем не скорбеть!
Он спешился там, где лежал мертвец,
Покойника прижал к груди своей
И с ним без чувств простерся на земле.
CCVI (...)
Рвет волосы в отчаянье король.
Стотысячная рать скорбит кругом,
Не в силах слезы удержать никто.
Аой!
(Песнь о Роланде. Пер.Ю.Корнеева)
И увидел князь Ингварь Ингваревич великое множество мертвых тел лежащих, и воскричал горько громким голосом, как труба звучащая, и бил себя в грудь руками, и падал на землю. Слезы его из очей как поток текли, и говорил он жалостно: «О милая моя братия и воинство! Как уснули вы, жизни мои драгоценные? Меня одного оставили в такой погибели! Почему не умер я раньше вас? И куда скрылись вы из очей моих, и куда ушли вы, сокровища жизни моей? Почему ничего не промолвите мне, брату вашему, цветы прекрасные, сады мои несозрелые?»
(Повесть о разорении Рязани Батыем)
Но да будет вам известно, что и сам царь Василий, когда возвратился с погребения и вошел в свою палату, упал на свой царский золотой престол и плакал горько, захлебывался, омочив слезами престол, так что капали слезы на пол с престола.
(Повесть о смерти воеводы М.В.Скопина-Шуйского)
Когда раджа, исполненный томленья,
Красе Даман услышал восхваленья,
Которые рассказчик повторял, —
Он вскрикнул и сознанье потерял,
Сознанье потерял и обессилел,
И слезы лик владыки оросили.
Спустя минуту он пришел в сознанье
И горько сокрушался сквозь рыданья:
«О, горе мне, печаль мне грудь стеснила,
Ушел из тела дух, из сердца — сила,
Любовь, как нож, пронзила сердце болью,
Застряла в нем, посыпав рану солью.
Меня, как волны, бедствия несут,
И молнией расколот мой сосуд.
(Абу-ль-Файз Файзи. Наль и Даман. Пер.Г.Плисецкого)
Ум его витал далеко, грез не в силах отряхнуть.
И, когда его посланец пригласил с собою в путь,
Не сказал ни слова витязь, только слезы лил на грудь,
Не хотела эта роза уст прекрасных разомкнуть.
Люди кончили охоту, спохватились: где же он?
И, не видя господина, каждый плакал, поражен,
И великое веселье превратилось в горький стон,
И на розыски помчались ездоки со всех сторон.
С приближением рассвета встрепенулся Автандил
И простился с Тариэлом, опечален и уныл.
Тариэл не знал, что делать, он утратил прежний пыл.
Друг его, минуя чащу, слезы горестные лил.
В свой дворец вернулся витязь и рыдал в тиши дворца,
И возлюбленную деву вспоминал он без конца.
Снежным инеем покрытый, блекнул цвет его лица.
Словно розы без светила, вянут юные сердца!
(Ш.Руставели. Витязь в тигровой шкуре. Пер.Н.Заболоцкого)
Желанья так меня гнетут,
Что рассказать — не хватит слов.
И слезы горькие текут,
И день лишь новой мукой нов.
Пусть ласка будет и скромна, —
Мне лишь она одна нужна:
От слез лекарство лишь одно, —
Врачи меня не исцелят!
(Джауфре Рюдель. Пер.В.Дынник)
Все же справедливо
Покаялся бы я:
Чересчур строптива
Была любовь моя!
Слишком торопливо
Я кинул те края,
Сам искал разрыва,
Хоть слез ручьи лия,
А теперь не диво,
Признаюсь не тая,
Что вдвойне тосклива
Мне жизни колея.
(Бернарт де Вентадорн. Пер.В.Дынник)
Время же, яко полнощи, и пришед во свою избу, плакався пред образом господним, яко и очи опухли, и моляся прилежно, да же отлучит мя бог от детей духовных: понеже бремя тяшко, неудобь носимо. И падох на землю на лицы своем, рыдаше горце и забыхся, лежа; не веем, как плачю; а очи сердечнии при реке Волге.
(Житие протопопа Аввакума)
Что у нас было на святой Руси,
На святой Руси, в каменной Москве,
Середи-то торгу, братцы, среди площади,
Тут бьют доброго молодца на правеже,
Нагого-босого и разутого.
Поставили его на бел горюч камень,
Стоит молодец — сам не трехнется,
Русы его кудри не ворохнутся,
Лишь из глаз горючи слезы.
(Народная песня)
Забривали тут ведь молодца да во солдатики,
Надевали на него шинель солдатскую.
С кормы на нос он по кораблю да запогуливал,
Запогуливал, сам запоплакивал,
Он поплакиват, горе причитыват:
«Ты талань ли ты моя да участь горькая!
Ты куды, талань, теперь да сподевалася?
Ты в темных лесах, талань моя, да заблудилася,
Ты в чистом поли, талань, богатыри тя побили?
Охо-хо, хо-хо, да охти мнешенько!
Некуда уйдешь, некуда денешься!
Я куда пойду, да горе все с собой,
Мне на час горе да не отвяжется».
(Народная песня)
Съезжалися князья и все бояре
Во Успенский собор богу молиться:
Молились они господу со слезами.
Что один из них боярин не молился —
Генерал Борис Петрович Шереметев.
По-частешеньку вон из церкви выступает,
Ко белой каменной ограде припадает,
Горючьми слезами обливался,
Миткалиным он платочком утирался:
«Уж тошно мне, боярину, тошненько,
Никогда-то мне так тошно не бывало!
Как быть-то мне, боярину, убиту
Под славным под городом под Полтавой
На чистом на поле лебедином».
(Народная песня)
Что возрыкнула тут пушечка боёвая,
Боевая-полковая, шведская.
Никого она в полку, братцы, не ранила,
Что убила ли полковника, как пить дала.
Как растужутся-расплачутся солдатушки:
«Ах ты свет наш батюшка полковничек!
Что кому нас, сирот, будет поить-кормить,
Кому нас, солдат, содержать будет?»
Ах что взговорят майоры с подполковником:
«И вы, глупые солдаты, неразумные!
Как поить будет кормить православный царь,
Содержать будем мы, майоры с подполковником».
(Народная песня)
Из-за леса, леса темного
Не бела заря занималася,
Не красно солнце выкаталося,
Выезжал туто добрый молодец,
Добрый молодец, Емельян-казак,
Емельян-казак, сын Иванович.
Под ним добрый конь сив-бур-шахматный,
Сива гривушка до сырой земли,
Он идет — спотыкается,
Вострой сабелькой подпирается,
Горючими слезами заливается:
«Что ты, мой добрый конь, рано спотыкаешься?
Али чаешь над собой невзгодушку,
Невзгодушку, кроволитьеце?»
(Народная песня)
Он нарезал дроку и, попросив у своего господина благословения, с ним попрощался, — при этом и тот и другой проливали обильные слезы. Затем Санчо сел на Росинанта, которого Дон Кихот поручил его заботам, приказав глядеть за ним, как за самим собой, и двинулся в сторону равнины, время от времени, по совету своего господина, бросая ветки дрока.
(М.де Сервантес Сааведра. Хитроумный идальго Дон Кихот Ламанчский. Пер.Н.Любимова.)
Вождь подал знак: он хочет речь держать.
Сдвоив ряды, теснятся командиры
Полуокружностью, крыло к крылу,
В безмолвии, близ Главаря. Начав
Трикраты, он трикраты, вопреки
Гордыне гневной, слезы проливал,
Не в силах молвить. Ангелы одни
Так слезы льют.
(Дж.Мильтон. Потерянный рай. Пер.А.Штейнберга)
Сколько раз мне казалось, будто вдали белеет парус, и я предавался радостным надеждам! Я смотрел, смотрел, пока у меня не туманилось в глазах, потом впадал в отчаяние, бросался на землю и плакал, как дитя, только усугубляя свое несчастье собственной глупостью.
(Д.Дефо. Робинзон Крузо. Пер.М.Шишмаревой)
Нищий пристально посмотрел на него, залился слезами и бросился к нему на шею. Кандид в испуге отступил.
— Увы! — сказал несчастливец другому несчастливцу, — вы уже не узнаете вашего дорогого Панглоса?
(Вольтер. Кандид, или Оптимизм. Пер.Ф.Сологуба)
— Я знаю, что с вашим умом вы далеко пойдете, но позвольте мне сказать вам откровенно, — добавил добрый кюре со слезами на глазах, — если вы примете сан священника, я со страхом думаю, убережете ли вы свою душу.
Жюльен со стыдом признался себе, что он глубоко растроган: первый раз в жизни он почувствовал, что кто-то его любит; он расплакался от умиления и, чтобы никто не видел его, убежал в лесную чащу, в горы над Верьером.
(Стендаль. Красное и черное. Пер.С.Боброва и М.Богословской)
— Нередко, поднимаясь на гребень холма, находишь на пыльной дороге плод и утоляешь им мучительную жажду; вот он, этот плод! — сказал Люсьен, бросившись в объятия д’Артеза; рыдая, он поцеловал его в лоб и сказал: — Мне кажется, я вам вручаю мою совесть, чтобы когда-нибудь вы мне ее возвратили.
(О.де Бальзак. Утраченные иллюзии. Пер.Н.Яковлевой).
— Он только и думает о дочерях, — сказал Бьяншон. — За эту ночь он повторил раз сто: «Они танцуют! На ней новое платье!» Звал их по именам. Черт подери! Своими причитаниями он и меня заставил прослезиться: «Дельфина, моя Дельфина! Нази!» Честное слово, было от чего расплакаться.
(О.де Бальзак. Отец Горио)
Поток слез пролился из светло-желтых глаз каторжника, что еще недавно горели, как глаза волка, изголодавшегося за шесть месяцев в снежных просторах Украины. Он продолжал:
— Этот дурачина ничего не хотел слушать и погубил мальчугана!.. Сударь, я омыл труп мальчика своими слезами, взывая к тому, кого я не ведаю, но кто превыше нас! Это сделал я, не верующий в Бога!..
(О.де Бальзак. Блеск и нищета куртизанок. Пер.Н.Яковлевой)
Он разложил на кровати эти детские одежды: косынку около юбки, чулки возле башмачков, лифчик рядом с платьем и разглядывал их. Она была тогда вот такого роста, она прижимала к груди свою большую куклу, она спрятала дареную золотую монету в карман этого самого фартучка, она смеялась; они шли вдвоем, держась за руки; кроме него, у нее не было никого на свете.
И вдруг его седая голова склонилась на постель, старое мужественное сердце дрогнуло, он зарылся лицом в платьице Козетты, и если бы кто-нибудь проходил по лестнице в эту минуту, он услышал бы безутешные рыдания.
(В.Гюго. Отверженные. Пер.М.Вахтеровой)
Шарль, то ли из уважения к памяти жены, то ли потому, что медлительность обследования доставляла ему некое чувственное наслаждение, все еще не открывал потайного ящика того палисандрового стола, на котором Эмма обычно писала. Наконец однажды он подсел к столу, повернул ключ и нажал пружину. Там лежали все письма Леона. Теперь уже никаких сомнений быть не могло! Он прочитал все до последней строчки, обыскал все уголки, все шкафы, все ящики, смотрел за обоями; он неистовствовал, он безумствовал, он рыдал, он вопил. (...)
Его отчаяние всем бросалось в глаза. Он целыми днями сидел дома, никого не принимал, не ходил даже на вызов к больным. И в городе пришли к заключению, что он «пьет горькую».
Все же иной раз кто-нибудь из любопытных заглядывал через изгородь в сад и с удивлением наблюдал за опустившимся, обросшим, неопрятным человеком, который бродил по дорожкам и плакал навзрыд.
(Г.Флобер. Госпожа Бовари. )
Когда б вы знали, как ужасно
Томиться жаждою любви,
Пылать — и разумом всечасно
Смирять волнение в крови;
Желать обнять у вас колени
И, зарыдав, у ваших ног
Излить мольбы, признанья, пени,
Всё, всё, что выразить бы мог,
А между тем притворным хладом
Вооружать и речь и взор,
Вести спокойный разговор,
Глядеть на вас веселым взглядом!..
(А.Пушкин. Евгений Онегин)
Тогда на землю я упал;
И в исступлении рыдал,
И грыз сырую грудь земли,
И слезы, слезы потекли
В нее горючею росой...
Но, верь мне, помощи людской
Я не желал... Я был чужой
Для них навек, как зверь степной;
И если б хоть минутный крик
Мне изменил — клянусь, старик,
Я б вырвал слабый мой язык.
(М.Лермонтов. Мцыри)
Все было бы спасено, если б у моего коня достало сил еще на десять минут! Но вдруг, поднимаясь из небольшого оврага, при выезде из гор, на крутом повороте, он грянулся о землю. Я проворно соскочил, хочу поднять его, дергаю за повод — напрасно: едва слышный стон вырвался сквозь стиснутые его зубы; через несколько минут он издох; я остался в степи один, потеряв последнюю надежду; попробовал идти пешком — ноги мои подкосились; изнуренный тревогами дня и бессонницей, я упал на мокрую траву и как ребенок заплакал.
И долго я лежал неподвижно и плакал горько, не стараясь удерживать слез и рыданий; я думал, грудь моя разорвется; вся моя твердость, все мое хладнокровие — исчезли как дым. Душа обессилела, рассудок замолк, и если б в эту минуту кто-нибудь меня увидел, он бы с презрением отвернулся. (...)
Мне, однако, приятно, что я могу плакать! Впрочем, может быть, этому причиной расстроенные нервы, ночь, проведенная без сна, две минуты против дула пистолета и пустой желудок.
(М.Лермонтов. Герой нашего времени).
«Едва могу сколько-нибудь привести в порядок мои мысли. Ах, как он плакал! Боже мой, боже мой! Я никогда не думала, чтоб мужчина мог так плакать. Его взгляд одарен какой-то силой, заставившей меня трепетать, и не от страха; его взгляд так нежен, так кроток, кроток, как его голос... Мне так жаль его было; кажется, если б я послушалась моего сердца, я бы сказала ему, что люблю его, поцеловала бы его для того, чтоб утешить. Он был бы счастлив...»
(А.Герцен. Кто виноват?)
— Обломовщина! — прошептал он, потом взял ее руку, хотел поцеловать, но не мог, только прижал крепко к губам, и горячие слезы закапали ей на пальцы. Не поднимая головы, не показывая ей лица, он обернулся и пошел.
(И.Гончаров. Обломов)
Он не договорил и зарыдал громко от нестерпимой боли сердца, и упал на стул, и оторвал совсем висевшую разорванную полу фрака, и швырнул ее прочь от себя, и запустивши обе руки себе в волоса, об укрепленье которых прежде старался, безжалостно рвал их, услаждаясь болью, которою хотел заглушить ничем не угасимую боль сердца.
— Ах, Павел Иванович, Павел Иванович! — говорил Муразов, скорбно смотря на него и качая головой. — Я все думаю о том, какой бы из вас был человек, если бы так же, и силою и терпеньем, да подвизались бы на добрый труд и для лучшей цели!
(Н.Гоголь. Мертвые души).
Он пел, и от каждого звука его голоса веяло чем-то родным и необозримо широким, словно знакомая степь раскрывалась перед вами, уходя в бесконечную даль. У меня, я чувствовал, закипали на сердце и поднимались к глазам слезы; глухие, сдержанные рыданья внезапно поразили меня... Я оглянулся — жена целовальника плакала, припав грудью к окну. Яков бросил на нее быстрый взгляд и залился еще звонче, еще слаще прежнего; Николай Иваныч потупился, Моргач отвернулся; Обалдуй, весь разнеженный, стоял, глупо разинув рот; серый мужичок тихонько всхлипывал в уголку, с горьким шепотом покачивая головой; и по железному лицу Дикого-Барина, из-под совершенно надвинувшихся бровей, медленно прокатилась тяжелая слеза; рядчик поднес сжатый кулак ко лбу и не шевелился...
(И.Тургенев. Певцы)
Знакомый, слишком знакомый голос долетел до него. Маша пела. «Век юный, прелестный», — пела она; каждый звук так и расстилался в вечернем воздухе — жалобно и знойно. Чертопханов приник ухом. Голос уходил да уходил; то замирал, то опят набегал чуть слышной, но все еще жгучей струйкой...
«Это мне она в пику, — подумал Чертопханов; но тут же простонал: — Ох, нет! это она со мною прощается навеки», — и залился слезами.
(И.Тургенев. Конец Чертопханова)
Узнав об отъезде Базарова, Павел Петрович пожелал его видеть и пожал ему руку. Но Базаров и тут остался холоден как лед; он понимал, что Павлу Петровичу хотелось повеликодушничать. С Фенечкой ему не удалось проститься: он только переглянулся с нею из окна (...) Зато Петр расчувствовался до того, что плакал у него на плече, пока Базаров не охладил его вопросом: «Не на мокром ли месте у него глаза?» — а Дуняша принуждена была убежать в рощу, чтобы скрыть свое волнение.
Но тут голос изменил ей, и в то же время она почувствовала, что Павел Петрович ухватил и стиснул ее руку... Она посмотрела на него, и так и окаменела. Он стал еще бледнее прежнего; глаза его блистали, и, что всего было удивительнее, тяжелая, одинокая слеза катилась по его щеке.
— Фенечка! — сказал он каким-то чудным шепотом, — любите, любите моего брата!
Аркадий бросился на шею к своему бывшему наставнику и другу, и слезы так и брызнули у него из глаз.
— Что значит молодость! — произнес спокойно Базаров.
(И.Тургенев. Отцы и дети).
Как это случилось, он и сам не знал, но вдруг что-то как бы подхватило его и как бы бросило к ее ногам. Он плакал и обнимал ее колени. В первое мгновение она ужасно испугалась, и всё лицо ее помертвело. Она вскочила с места и, задрожав, смотрела на него. Но тотчас же, в тот же миг она всё поняла. В глазах ее засветилось бесконечное счастье; она поняла, и для нее уже не было сомнения, что он любит, бесконечно любит ее и что настала же наконец эта минута...
(Ф.Достоевский. Преступление и наказание)
Между тем совсем рассвело; наконец, он прилег на подушку, как бы совсем уже в бессилии и в отчаянии, и прижался своим лицом к бледному и неподвижному лицу Рогожина; слезы текли из его глаз на щеки Рогожина, но, может быть, он уж и не слыхал тогда своих собственных слез и уже не знал ничего о них...
(Ф.Достоевский. Идиот)
О, это — только половина прежнего Версилова; от мамы он уже не отходит и уж никогда не отойдет более. Он даже получил «дар слезный», как выразился незабвенный Макар Иванович в своей повести о купце; впрочем, мне кажется, что Версилов проживет долго (...) С ним бывают иногда и припадки, почти истерические. Он берет тогда ее фотографию, ту самую, которую он в тот вечер целовал, смотрит на нее со слезами, целует, вспоминает, подзывает нас всех к себе, но говорит в такие минуты мало...
(Ф.Достоевский. Подросток)
Но довольно стихов! Я пролил слезы, и ты дай мне поплакать. Пусть это будет глупость, над которою все будут смеяться, но ты нет.
Пьяный старикашка брызгался слюной и ничего не замечал до той самой минуты, когда с Алешей вдруг произошло нечто очень странное, а именно с ним вдруг повторилось точь-в-точь то же самое, что сейчас только он рассказал про «кликушу». Алеша вдруг вскочил из-за стола, точь-в-точь как по рассказу мать его, всплеснул руками, потом закрыл ими лицо, упал как подкошенный на стул и так и затрясся вдруг весь от истерического припадка внезапных, сотрясающих и неслышных слез. Необычайное сходство с матерью особенно поразило старика.
— Митя! Митя! — слабонервно и выдавливая из себя слезы, вскричал Федор Павлович, — а родительское-то благословение на что? А ну прокляну, что тогда будет?
(Ф.Достоевский. Братья Карамазовы)
Увидев эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем-нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
— Братцы! Родимые мои, голубчики! — плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Но прежде чем он договорил это слово, князь Андрей, чувствуя слезы стыда и злобы, подступавшие ему к горлу, уже соскакивал с лошади и бежал к знамени.
— Ребята, вперед! — крикнул он детски-пронзительно.
(Л.Толстой. Война и мир)
Лет семнадцати мальчишка,
Неженатый, холостой,
Вот задумал он жениться,
Позволенья стал просить:
«Позволь, батюшка, жениться,
Дозволь взять, кого люблю!»
Отец сыну не поверил,
Что на свете есть любовь.
«Есть на свете любовь равна,
Всех вообще должно любить!»
Мальчишечка слезно всплакал,
Отцу слова не сказал.
И пошел он по дорожке
Прямо к Саше под окно...
(Народная песня)
— Ваше величество, — сказал я, и слезы потекли у меня из глаз, — когда вы имеете дело с таким человеком, как я, лучше говорить все напрямик. Знай я ваше желание, чтобы письмо попало в руки врага, я бы позаботился об этом. Но я считал, что должен беречь его как зеницу ока, и готов был пожертвовать за него своей жизнью. Я не думаю, ваше величество, что есть в мире человек, который перенес бы больше невзгод и опасностей, чем я, когда старался выполнить то, что считал вашей волей.
(А.Конан Дойль. Подвиги бригадира Жерара. Пер.Н.Треневой и В.Хинкиса)
Гарри Грант излил переполнявшую его благодарность с такой простотой, с таким благородством, его мужественное лицо было озарено таким чистым и кротким светом, что вся команда почувствовала себя вознагражденной с лихвой за все перенесенные испытания. Даже невозмутимый майор не мог сдержаться и прослезился. А Паганель плакал, как ребенок, даже не стараясь скрыть слезы.
(Ж.Верн. Дети капитана Гранта. Пер.А.Бекетовой)
И когда он стоял так молча посреди комнаты, она подошла к нему и обняла его — обняла весело и спокойно. Ее круглые руки крепко обхватили его, и, видя ее серьезное и спокойное запрокинутое лицо, ощущая теплое, спокойное, мерное дыхание ее груди, н едва не разразился истерическим плачем. Слезы радости и облегчения сияли в его восхищенных глазах, и губы его разомкнулись, хотя и не произнесли ни слова.
(Дж.Джойс. Портрет художника в юности. Пер. М.Богословской)
Их руки встретились; их взоры слились; слезы Старбека словно склеили их.
— О капитан, мой капитан! благородное сердце! вернитесь! Видите? это плачет храбрый человек; сколь же велика должна быть боль увещевания!
— Спустить вельбот! — вскричал Ахав, отбросив прочь руку помощника. — Команда, готовься!
(Г.Мелвилл. Моби Дик. Пер. И.Бернштейн)
Место Хлои занял теперь старый черный ящик, весь во вмятинах и помеченный порядковым номером. Гробоносцы подхватили его и, используя как таран, вышвырнули в окно. Гробы сносили на руках по лестнице только в тех случаях, когда за похороны платили более пятисот инфлянков.
«Так вот отчего, — подумал Колен, — ящик этот помят». И он заплакал, потому что Хлоя, должно быть, сильно ушиблась, а может, и разбилась от такого удара. Потом Колену пришло на ум, что она уже ничего не чувствует, и он заплакал пуще прежнего.
(Б.Виан. Пена дней. Пер.Л.Лунгиной)
«Погоди-ка», проговорила она с мучительной силой, «ты нам даешь четыре тысячи монет?»
Я прикрыл лицо рукой и разразился слезами — самыми горячими из всех пролитых мной. Я чувствовал, как они вьются промеж моих пальцев и стекают по подбородку, и обжигают меня, и нос у меня был заложен, и я не мог перестать рыдать, и тут она прикоснулась к моей кисти.
(В.Набоков. Лолита)
Медленно, непослушными руками, Уинстон стал натягивать одежду. До сих пор он будто и не замечал худобы и слабости. Одно вертелось в голове: он не представлял себе, что находится здесь так давно. И вдруг, когда он наматывал на себя тряпье, ему стало жалко погубленного тела. Не соображая, что делает, он упал на маленькую табуретку возле кровати и расплакался. Он сознавал свое уродство, сознавал постыдность этой картины: живой скелет в грязном белье сидит и плачет под ярким белым светом; но он не мог остановиться.
(Дж.Оруэлл. 1984. Пер.В.Голышева).
Запах крови и мяса пропитал квартиру так, что я больше его не чувствую. Но позже моя дикая радость проходит, и я плачу, оплакиваю себя, не в состоянии найти утешение ни в чем, всхлипывая, бормочу: «Я лишь хочу, чтобы меня любили», проклинаю мир и все, что мне втолковали: принципы, различия, выбор, мораль, компромиссы, знание, сообщество, молитвы — все это было неправильно, не имело никакой цели. В конце концов все свелось к одному: смириться или умереть.
(Б.И.Эллис. Американский психопат. Пер.В.Ярцевой, Т.Покидаевой)
Ну и под занавес - та цитата, с которой вообще все это безобразие началось:
В детстве, в Трое, люди жили все вместе — среди улиц... И человек не был человеком в себе, он был весь наружу, и герои плакали перед толпой...
(Э.Радзинский. Продолжение Дон Жуана)
UPD в комментах
Дополнения приветствуются!

@музыка: The Blind Harper of Lochmaben
@настроение: легкомысленное
@темы: Гендеризмы
Я уже вообще положил болт на товарищей, отчего-то считающих, что мужчины не плачут, а женщины не воюют.
"Так человек природой награжден: когда смешно, смеяться может он." И плакать тоже. Эта высшая нервная деятельность среди прочего и отличает нас от животных и растений.
Вот думаю, браться ли за подборку на тему "девчонки (не) дерутся" ?
А подборка мощная.
вообще, если судить по литературе, то мужчины, которые не плачут, живут в основном на страницах ЖЕНСКИХ сентиментальных романов. а классика, она на то и классика, чтобы описывать жизнь - как она есть.
а вот стереотипы воспитания - это совершенно другая сторона вопроса. личный опыт. меня воспитывали на постулате, что "большие (имеется в виду возраст - мне тогда еще не было и 5 лет) девочки не плачут, большие девочки дают сдачи обидчикам"
Эрл Грей, а где Честертон это писал, если не секрет? Интересно было бы ознакомиться
Паранойя Либестуд , мне кажется, что неплачущие мужчины в двадцатом-то веке стали водиться чаще.
А вообще, интересно было так тенденции прослеживать: скажем, у эпического героя все через край, так он и воюет по принципу "направо махнет - улица, налево - переулочек", и хохочет... гомерически, ну и плачет так, что потоки слез с алтаря капают... и вся армия рыдает за компанию. У героев куртуазных и сентиментальных, как складывается впечатление, проливание слез прямо-таки входит в кодекс поведения (а то не поверят, что влюбленный). А вот классический реализм - это да, там герои плачут, потому что плач действительно есть часть жизни и аспект высшей нервной деятельности, и почему бы оставлять ее в стороне?
Кстати, по-моему, герой плачет значительно меньше, если рядом с ним находится перманентно плачущая героиня (это Обломов с Ольгой меня на такую мысль навели. Господи, как же она все-таки над ним издевается!)
меня воспитывали на постулате, что "большие (имеется в виду возраст - мне тогда еще не было и 5 лет) девочки не плачут, большие девочки дают сдачи обидчикам"
Ого!
Мне вот внушали крайне мало постулатов (тем более что дитятко все свое детство просидело по уши в книжках и все постулаты черпало оттуда), скорее это мне всегда были неприятны чужие слезы и, рассказывают, вплоть до бросания на плачущего с кулаками. А еще мне трудно было понять (и до сих пор трудно), как можно останавливать поток слез по своему желанию: хочешь - плачешь, хочешь - перестаешь. У меня так никогда не получалось
на счет 20 века и плачущих мужчин - согласна, действительно, стали плакать в лит-ре меньше. я думаю, тут стоит затронуть один забавный социокультурный факт. феминизм. и тех мужчин, которых феминистки воспитали. в России, правда, этих мужчин воспитывала советская власть, но результат - тот же. женщина не стала равна мужчине, она просто стала вкалывать как лошадь. но продолжу свои околоинтеллектуальные измышления. в противовес феминисткам романтически настроенные барышни и создавали свой портрет настоящего мужчины. ну как раз такого, который не плачет. впрочем, когда женщина берется воспитывать (творить) мужчину, у нее обычно (но исключения есть всегда) получается или умирающий от раннего инфаркта робот, которого убивают подавляемые всю жизнь эмоции, или гей. сразу признаюсь в пристрастности.
на счет моего воспитания. вам правда интересно? я привела этот пример исключительно как иллюстрацию некоторой некорректрости деления мер воспитания по гендерному признаку.
и все же. если учитывать, что подобные постулаты присутствовали в моей жизни первые ее пять лет (хотя так сказать было бы не правильно, потому что подобные вещи родители мне говорят до сих пор, но кто бы их слушал
тем более что дитятко все свое детство просидело по уши в книжках и все постулаты черпало оттуда
читать я научилась в 7 - в школе. но поняла, что такое книга только лет в 9. ну и дальше, думаю, мой процесс дальнейшего построения картины мира не сильно отличался от вашего
Михаил Строгов не был слеп, он никогда не был слепым. Явление чисто человеческое, нравственное и физическое в одно и то же время нейтрализовало действие раскаленной стали, ожегшей, но не ослепившей его глаза. Читатель помнит, что во время жестокой расправы Марфа Строгова стояла тут же, простирая руки к несчастному сыну. Михаил смотрел на нее так, как смотрит любящий сын на мать в последнюю минуту тягостной разлуки. Напрасно крепился он. Слезы ручьями хлынули из глаз его, и эти слезы спасли ему зрение. От близости раскаленного металла они превратились в пары, а пары охладили жар. Это был факт, тождественный с тем, что происходит, когда плавильщик, омочив предварительно руку в воде, погружает ее затем, совершенно безнаказанно для себя, в расплавленный металл.
(Жюль Верн. Михаил Строгов).
Ну и кэптена сюда же - ибо неимоверно крут, но тоже не миновал
Капитан Немо, залитый кровью, стоял недвижно у прожектора, глядя на море, поглотившее его товарища, и крупные слезы текли у него из глаз.
Я обернулся и поглядел на капитана Немо. Этот страшный судия, настоящий архангел мести, не отрывал глаз от тонущего корабля. Когда все кончилось, капитан Немо направился к своей каюте, отворил дверь и вошел к себе. Я провожал его глазами. На стене против двери, над портретами его героев, я увидал портрет еще молодой женщины и двух детей. Капитан Немо несколько секунд смотрел на них, протянув к ним руки, затем упал на колени и горько зарыдал.
(Жюль Верн. Капитан Немо)