Пятнадцать Людовиков Пятнадцатых

Тоже Сергей Львов. Туристов вокруг, конечно, уже днем с огнем не найдешь, все по отелям да по круизам, если не на диванах, но вдруг каким-нибудь учителям-руководителям да пригодится...

В субботний осенний день около одного из московских вокзалов собралось пятнадцать Людовиков Пятнадцатых. Они решили отправиться в двухдневный туристский поход по Подмосковью.
Имя Людовик с порядковым номером Пятнадцатый было у французского короля, причем у единственного. Откуда сразу пятнадцать Людовиков Пятнадцатых? Да еще на московском вокзале? Да еще с намерением совершить туристский поход по Подмосковью?
К концу главы – торжественно вам это обещаю – недоумение будет рассеяно. Пока что можете мысленно дать Людовикам Пятнадцатым пятнадцать обыкновенных имен или, для простоты, называть их и дальше Людовиками, положившись на обещанное объяснение.
Одеты Людовики были не по-королевски. Ковбойки, штормовки, тренировочные брюки, штаны из чертовой кожи, кеды, резиновые сапоги. На спинах – рюкзаки, одеяла, ватники в скатках, на боках – походные топоры и фляги. Из туго застегнутого заплечного мешка выглядывала длинная шейка гитары. О фотоаппаратах, ракетках для бадминтона, о трех транзисторах можно и не упоминать.
У Людовиков Пятнадцатых все было как у всех, кто в этот субботний вечер заполнил перрон вокзала с прекрасной целью – отъехать от города подальше, забраться в лес поглубже, переночевать где-нибудь на лесной поляне, встретить в лесу рассвет, а утром снова отправиться в путь по лесным тропинкам.
читать дальшеПеред вокзалом пятнадцать Людовиков долго ждали опаздывающих. Они дружно ругала шестнадцатого Людовика, который обещал поехать вместе со всеми, но подвел их.
В вагоне они спохватились, что, кажется, забыли чай для заварки и что определенно забыли соль. Соль в таких походах почему-то всегда забывают.
Людовики разглядывали карту, прикидывали, хватит ли еды на два дня, и тревожились, что ее не хватит. Они пели под гитару, которую вынули из мешка, едва вошли в вагон, и слушали сразу три транзистора, которые включили еще на перроне. А те бормотали все сразу и все о разном. Словом, у Людовиков было все как у людей.
Хотелось забыть свои дела и пойти вместе с ними или хотя бы вслед за ними по лесным тропинкам.
Людовики доехали до станции. Они вышли из вагона, пересекли железнодорожное полотно и вошли в лес. Лес начинался у самых путей. Тропинка вела через темный сыроватый орешник. Орехов на ветвях было много, но зеленых.
Людовики взяли орешник штурмом. Они вломились в его заросли, как в ряды неприятеля. Рвать орехи медленно, разглядывая, какой орех уже можно есть, а какой еще не дозрел, им было недосуг.
Затрещал кустарник. Закричали вспугнутые птицы.
Людовики наломали орехов прямо с ветками и листьями – не унести. Когда прошли сквозь орешник, он заметно поредел, а вышли из него, попробовали есть орехи – не понравилось. В мягкой скорлупе не ядра, а так, безвкусная мякоть. Пока Людовики дошли до поля, побросали все, что наломали в орешнике.
Теперь, если бы кто-нибудь шел вслед за Людовиками, он бы не сбился с дороги. От самой станции и до края поля валились ветки и горсти незрелых орехов. А в орешнике метались птицы, созывая свое испуганное младшее поколение. Птенцы прежде не встречались с Людовиками и никак не могли опомниться после их прохода по зарослям.
А Людовики шагали по полю. Снаряжения у них поприбавилось. Каждый срезал себе в орешнике по самой прямой лещине на трость. Теперь Людовики на ходу острыми ножичками вырезали хитрые узоры на коре срезанных тростей. Занятие это требует терпения, да и тросточка с узорами туристу ни к чему. Побросали Людовики свои трости на землю. Дальше пошли.
Впрочем, два Людовика из пятнадцати тростей не бросили. Они им пригодились, когда прошли поля и снова вошли в лес. Тут вперемежку стояли сосны и березы. Пахло хвоей. Около старого пня жил своей хлопотливой жизнью муравейник. Людовики расковыряли муравейник до самой глубины. Двое расковыривали, остальные глядели, как суетятся муравьи. Они поспорили, что станут делать муравьи – бросят ли разворошенный муравейник или начнут отстраивать его заново.
А муравьи носились по развороченной куче отчаянно, то принимались раскапывать обвалившиеся ходы, то кидались спасать куколок. Похоже было, что хоть муравейник и разворочен до основания, надеются его починить. Работа им предстояла долгая. А Людовикам задерживаться неохота. Плеснули на муравейник воды, чтобы поглядеть, как поступят муравьи, если к разгрому прибавится наводнение, и зашагали дальше. Под перезвон гитары, под мурлыканье трех транзисторов.
Ноги были заняты ходьбой, спины – ношей, уши забиты музыкой, рты – болтовней. А вот руки – руки были свободны. Рукам было скучно, рукам хотелось занять себя каким-нибудь эдаким делом.
И дело нашлось. На старых березах кора неподатлива, а на молодых, если подрезать ее острыми ножичками, она снимается прямо кольцами.
Людовики набрали полные руки атласно-мягкой, белой березовой коры. Кто-то из них когда-то слыхивал, что из березовой коры можно сделать корзинку, кто-то даже вспомнил, что такая корзинка называется туесок. Попробовали сделать туесок, да не знали, как за это приняться. И зачем им ко всем мешкам и мешочкам, к мискам из пластика и пакетам из целлофана, которые они тащат на себе, еще какие-то дурацкие коробки из дурацкой коры!
Для растопки в руках тащить? Словно не будет чем разжечь костер там, где они остановятся! Кору и там ободрать можно, - были бы в руках острые ножички.
Бросили Людовики бересту и пошли дальше.
На ночлег они остановились не где-нибудь. На острове!
В путеводителе обозначен брод, по которому можно добраться до острова, но идти до брода лень, да и вода чересчур холодная, чтобы ноги в ней мочить. Зачем столько хлопот! На берегу у мостков привязал кто-то старую плоскодонку. Узел нехитрый, завязан, только чтобы лодка не уплыла. Долго ли ее отвязать умеючи! И весла нашлись. Хозяин их далеко прятать не стал, положил рядом в кустах. Пятнадцать Людовиков Пятнадцатых в три приема перебрались на чужой плоскодонке на островок.
Ставить плоскодонку на прежнее место они не стали. Никто не хотел возвращаться из-за нее через брод. А еще Людовикам понравилась мысль, что, пока они на острове, и плоскодонка при них, больше к ним на остров никто не переплывет.
- Остров у нас необитаемый! – обрадовались Людовики. – Надо его обживать.
И начали обживать... Уходить от гитары и от транзисторов в темный лес, чтобы набрать валежник, неохота. Да и где его столько наберешь! И сколько проканителишься! Не для Людовиков это – ходить по лесу, подбирать поломанные ветки, тащить сухие коряги. Неужели пятнадцать Людовиков не сумеют сразу свалить прямо на стоянке такую сосну, чтоб ее хватило на костер до самого неба и до самого утра?
Свалили! А когда увидели, что костер разгорается не сразу, с десятка других сосен, что стояли вокруг, до желтого тела стесали топорами кору. На обнаженном дереве выступили прозрачные капли смолы. Растопки у Людовиков на месяц бы хватило. Но они не собирались оставаться тут месяц и спалили ее сразу. Уж очень хорошо горит!
И вообще на острове было весело. Вечером бросали на спор пустые бутылки. Задача была – попасть в сук на дереве. Утром на старом валуне выцарапывали свои имена. Работа это нелегкая! Часть Людовиков с ней справилась, а те, которые не одолели камень, оставили свои инициалы на деревьях.
К вечеру следующего дня остров действительно стал необитаемым. Птицы разлетелись. Рыба попряталась. А единственную белку, которая неизвестно откуда появилась на острове, самый меткий из Людовиков как увидел, так и подбил камнем. Королевская охота!
Те из Людовиков, кто посердобольнее, попробовали оказать белке помощь. Очень им хотелось вылечить ее и взять с собою. Но никто не знал, как перевязать раненую белку. Да и что с ней, перевязанной, делать? Чтобы не огорчаться, глядя, как она мучается, положили ее в кусты. Авось сама поправится.
На закате Людовики оглядели свой необитаемый остров. И что-то он перестал им нравиться. Трава перед шалашом вытоптана. Черное пятно от костра расползлось далеко в сторону. Один из Людовиков наступил босой пяткой на разбитую бутылку и долго верещал от боли: очень ему было себя жалко. Другой хотел набрать воды во флягу и вернулся ни с чем. Родник, который они вчера нашли, был завален всяким сором, а там, где он все-таки пробился и образовал ручеек, в маленькой заводи плавали пустые консервные банки и лежали размокшие бумажные пакеты. Пить отсюда воду Людовики побрезговали.
А так как все имена были уже увековечены, решено было идти дальше. В костре, разведенном с вечера, горевшем всю ночь и целый день, осталось много головешек и углей. Никому из Людовиков не захотелось возиться с ним. Плеснули воды из ведра, кинули пригоршню песка. Загаснет!
Ушли Людовики, а тлеющий костер остался. И когда они были на другом берегу протоки – на этот раз они переправлялись бродом, а лодку кинули на острове, - один из Людовиков обернулся и увидел: дымок поднимается не только над костром, но и над хвоей вокруг костра. Тлеющая дорожка тянется к одной из сосен, с которой содрали кору, но возвращаться Людовикам не хотелось: авось само погаснет.

... А теперь я хочу спросить: не случалось вам встречать в лесу таких Людовиков?
Не натыкались ли вы на их следы?
Это следы хищника – крупного и безжалостного. Разоренные птичьи гнезда, развороченные муравейники, засыхающие березы, загаженные ручьи, южные скалы и северные утесы, изуродованные дурацкими надписями.
Их следы – это лесные поляны, замусоренные жестянками от консервов и сальной бумагой от бутербродов.
Их следы – это лес, обуглившийся, черный, страшный, как в страшном сне, загоревшийся и сгоревший от непогашенного костра.
И так как вам, верно, случалось встречать таких людей или натыкаться на их следы, я могу объяснить, почему назвал их всех Людовиками Пятнадцатыми, хотя на самом деле у них разные и совсем обычные имена.
Французский король Людовик Пятнадцатый был развеселым негодяем. Когда какой-то умный человек решился ему сказать, что после его забав Франция останется разоренной, Людовик Пятнадцатый ответил: «После нас хоть потоп!»
Этими словами он и вошел в историю.
Я не выдумал людей, которых назвал Людовиками. Поодиночке и компаниями я встречали их в разных местах. На лесных полянах под Москвой, в горах Кавказа, на берегах Валдайского озера.
Некоторые из них когда-то читали в книжках, что вот был-де такой нехороший король, который сказал такие нехорошие слова. А некоторые и слышать о нем не слышали, и вообще ничего не читали. Одни из них были постарше, другие помоложе. Но все они в лесу, и в горах, и на реке, и на озере вели себя по правилу: «После нас хоть потоп!»
Все, что можно сию минуту сорвать и сунуть в рот – нет, не сорвать, прямо с веткой сломать, даже если оно еще зелено и во рту будет оскомина, - сломать и сунуть в рот. Стану я думать о том, кто пройдет по этому орешнику, когда орехи поспеют!
Если я сам напился из родника, охота была заботиться о том, кто подойдет к этому роднику завтра, и о том, кто после меня придет на эту поляну, а застанет на ней помойку!
Не нравится? Велика важность! Пусть идет себе в другое место.
Как исправить людей, которые живут по правилу: «После нас хоть потоп»?
А если нельзя исправить, как их наказать? Мне представляется страшное наказание.
В очередную субботу пятнадцать Людовиков Пятнадцатых отправляются в свой очередной поход.
Все как всегда. Ковбойки, рюкзаки, кеды, транзисторы, топоры, гитары. Вот они дошли до станции и вошли в лес. Но лес этот странный. Ободранные ветки торчат, как сухие пальцы с острыми когтями. Засохшие березы не шелестят, они скрипят жестяными листьями. Ни одна белка не мелькнет в ветвях. Ни одна птица не запоет. Только под ногами хрустит яичная скорлупа, и ветер перекатывает ржавые жестянки и несет навстречу старые газеты и оберточную бумагу. А на месте поляны – кострище, потухшие угли и холодная серая зола.
И теперь всюду, куда они ни пойдут, их встречает такой лес, который они раньше оставляли за собой. Лес без птиц, без белок, без муравьев, без шелеста травы. Но зато с их именами, навсегда, как надпись на памятнике позора, вырезанными на каждом ободранном дереве.
Как осуществить такое наказание, да и подействует ли оно? Не знаю. Но пока развеселые Людовики находят для себя нетронутые поляны, несрубленные деревья, нераспуганных птиц и поступают со всем этим так, как они привыкли поступать, это наказание несем мы все. Но мы-то чем виноваты?
А теперь наедине со своей совестью давайте вспомним: уж будто бы ничем?
Не ломали молодых деревьев. Не забрасывали сором родников. Не оставляли тлеющих костров. Плохого не делали.
А хорошее?
Есть ли где-нибудь родник, который ты расчистил для того, кто придет к нему после тебя? Есть ли где-нибудь дерево, которое ты посадил? Есть ли где-нибудь тропка, на которой ты встал, чтобы не пропустить по ней пятнадцать Людовиков Пятнадцатых?