Чувствуется, подсаживаюсь я на это дело, комплекс коллекционера штука непростая...
Григорий Кружков.Пляшущие, плавающие и плачущие человечки
Для меня Англия началась с Шерлока Холмса. В эту дверь я вошел, оглянулся и вдруг увидел — вокзалы, кэбы, фонари в тумане... Первое впечатление — самое сильное. И тогда же стала приоткрываться мне суть английского характера: здравый смысл, точность (поезда и письма в рассказах Дойля ходят как по морскому хронометру), четкая логика. Зло иррационально, в этом его слабое место. Является Шерлок Холмс со своим дедуктивным методом — и разбивает злодейство в пух и прах.
Итак, логика, здравый смысл — и вместе с тем эксцентричность: тот же самый Холмс чудит, переодевается оборванцем, курит опиум, играет на скрипке. А сам Артур Конан Дойль, создатель Холмса, чем он занимался в свои зрелые годы? Вызывал духов, общался с потусторонним миром. Вот вам и логика. И главное, никак нельзя разделить эти составляющие англичанина — рациональность и эксцентричность. Как в химии: каждая молекула воды состоит из кислорода и водорода. В каждой, сколь угодно малой части англичанина есть и логика, и эксцентрика.
Вспомним, как строится типичный рассказ о Шерлоке Холмсе. Начинается все с какой-то чепухи, с нелепицы. Ну, украли у сэра Баскервиля в гостинице один ботинок. Вздор! Кому может быть нужен один ботинок? Злоумышленник похищает бюсты Наполеона, чтобы тут же расколошматить их в мелкие кусочки. Зачем? Вопиющая бессмыслица! Союз Рыжих нанимает людей, у которых волосы определенного цвета, переписывать Британскую энциклопедию. Нонсенс? Конечно. Кто-то рисует пляшущих человечков на подоконнике. Дурость, проказа, нелепица. Но вот является Холмс — и расшифровывает смысл, скрытый в этих пляшущих человечках. Смысл вырисовывается серьезный, даже страшный.
Итак, если идти вглубь нелепого, можно дойти до смысла. И наоборот (в этом открытие англичан, которые просто подумали на один ход дальше): если идти честно вглубь смысла, обязательно дойдешь до бессмыслицы, хаоса. Эти вещи зеркальны.
«Вот передо мною эти забавные рисунки, которые могли бы вызвать улыбку, если бы они не оказались предвестниками столь страшной трагедии, — объясняет Холмс под занавес рассказа «Пляшущие человечки». — Цель изобретателя этой системы заключалась, очевидно, в том, чтобы скрыть, что эти значки являются письменами, и выдать их за детские рисунки».
То же самое у классиков нонсенса. Пляшущие человечки Эдварда Лира, персонажи его веселых рисунков — оказывается, за ними стоит не одна лишь игра и неистощимая веселость, но и одиночество, усталость и скрываемый от всех тяжкий недуг — эпилепсия. И в то же самое время это — преодоление одиночества и судьбы. Помните, в сказке о Золушке, когда злая мачеха со своими дочками уже, кажется, берут верх, на вопрос огорченного короля, что же делать, королевский танцмейстер отвечает: «Танцевать, ваше величество!»
Танец — сакрален, он неотделим от магии и волшебства. Согласно теории, идущей от Ницше и весьма популярной у символистов, человек приобщается к глубочайшим истокам бытия лишь через экстаз, через дионисийское буйство, главным элементом которого является — танец.
А плавающие человечки Кэрролла, персонажи его поэмы «Охота на Снарка»? Этот странный ковчег, заселенный такой разношерстной командой, — что ищет он, если можно так выразиться, «в стране далекой»? Почему энтузиазм команды так легко сменяется паническим страхом?
Плавание — древнейшая мифологема человечества, символ загробного странствия в обитель Смерти. У всех древних народов — египтян, кельтов, скандинавов — обитель эта лежала за морем, и плыть туда надо было на корабле. Вот и клали в могилу фараонам корабль бога Ра, без которого не доплывешь до Страны мертвых, вот и сжигали викинги своих вождей в боевой ладье: пусть будет как солнце на закате — умрет и воскреснет.
Зачем же лодке доверяем
Мы тяжесть урны гробовой
И праздник черных роз свершаем
Над аметистовой водой?
(О.Мандельштам. Меганом)
В Эдварде Лире, в целом, больше пляшущего начала, а в Льюисе Кэрролле — плавающего. Хотя, на самом деле, в каждом из них есть и то, и другое. Например, в стихах Лира — Йонги-Бонги-Бой, уплывающий на черепахе. У Кэрролла — омаровая кадриль:
Ты не хочешь, скажи, ты не хочешь,
Ты не хочешь, скажи, поплясать?
Ты ведь хочешь, скажи, ты ведь хочешь,
Ты ведь хочешь, скажи, поплясать?
(Перевод В.Набокова)
Бывает смех отчаяния: когда человек доходит до края, заглядывает за него — и убеждается, что там ничего нет. Но бывает и смех надежды: когда и в самом глухом тупике человек непоколебимо уверен, что это понарошку, что он под защитой высших сил, и все будет хорошо. Тогда и ничтожная былинка или жучок — проявление благодати, а о любимом коте и говорить нечего — это воплощение Премудрости Божьей. Но будь это смех радости или отчаяния — он всегда проявление сильного, напряженного чувства, знак свершающегося в душе поединка. Смех противостоит не серьезности, а безволию и скуке.
Эдвард Лир и Льюис Кэрролл — два главных классика нонсенса. Оба они принадлежат XIX веку, великой и неповторимой викторианской эпохе. Кстати, отдадим должное английской королеве Виктории — она сумела вовремя оценить и того, и другого писателя. Вот вам и ханжеский век, вот вам и период стагнации — эпоха, породившая Диккенса и Эдварда Лира, Роберта Браунинга и Альфреда Теннисона, прерафаэлитов и Оскара Уайльда, Стивенсона и Киплинга!
Впрочем, у английского нонсенса, кроме его звездного викторианского часа, была своя — и не короткая — предыстория, было и славное продолжение. Им посвящена третья часть этой книги: «Предтечи и последователи». Тут неизбежно возникает вопрос о чистоте жанра. Легко ли отделить «нонсенс» (то есть абсурд и нелепицу) от других видов комического — например, от юмора, от пародии? Некоторые «пограничные явления» вошли в заключительный раздел, как я надеюсь, без ущерба для общей картины. Скажем, поэзия шекспировской эпохи представлена знаменитой песней Тома из Бедлама и некоторыми другими балладами. XVIII век — странной поэмой Кристофера Смарта, написанной в сумасшедшем доме.
Многие из стихов, помещенных в этой маленькой антологии нонсенса, похожи на ребяческие забавы. Нельзя, однако, забывать, что бессмыслица и смысл суть две стороны одной и той же медали, что такие вещи, как игра и абсурд — не маргинальные области литературы, а корневая, неотъемлемая ее часть.
Эта книга для взрослых, на взрослых рассчитаны и скромные комментария, справки об авторах и стихах. В то же время и дети, если они сумеют перескочить через вступления-разъяснения, найдут много вещей, написанных специально для ихнего брата (или сестры).
В целом, слегка перефразируя стихи Шарля Кро о копченой селедке, можно сказать:
Я написал эту книжку —
простую, простую, простую,
Чтоб информировать взрослых —
серьезных, серьезных, серьезных —
И позабавить детей.
Книга NONсенса. Английская поэзия абсурда в переводах Григория Кружкова. Москва, Б.С.Г.-Пресс, 2000.
И просто в коллекцию предисловий
Чувствуется, подсаживаюсь я на это дело, комплекс коллекционера штука непростая...
Григорий Кружков.Пляшущие, плавающие и плачущие человечки
Книга NONсенса. Английская поэзия абсурда в переводах Григория Кружкова. Москва, Б.С.Г.-Пресс, 2000.
Григорий Кружков.Пляшущие, плавающие и плачущие человечки
Книга NONсенса. Английская поэзия абсурда в переводах Григория Кружкова. Москва, Б.С.Г.-Пресс, 2000.