Многоликий дон *уан

Удивительное дело — уроженцев испанской земли по имени Хуан, надо думать, немногим меньше, чем Иванов в России. Изрядную часть из них можно с полным правом назвать донами. Но стоит лишь упомянуть где-нибудь дона Хуана... Или дона Жуана... Или дона Гуана, дона Джованни, даже дона Жоао — все равно сразу ясно: а, тот самый дон Хуан де Тенорьо! Да нет же, не Тенорьо, а Маранья! Ну, какая разница, — в общем, тот, который всю жизнь провел, соблазняя одну женщину за другой! Тот самый, который лишил невинности дочь севильского командора! Да нет же, это была его жена! Ну, пусть жена, только все равно этот развратник убил почтенного командора на поединке! А потом — страх-то какой! — пригласил его надгробную статую на ужин! А та возьми да и приди, и утащила его прямо в преисподнюю! Охота вам сказки слушать — зарезали его францисканцы в темном переулке, а потом и пустили слух о статуе командора... Да нет же, говорят, что этот дон Хуан в старости раскаялся и ушел в монастырь... Говорят, он соблазнил больше тысячи женщин, и вел им письменный реестр... Говорят еще, что одна из этого множества действительно его любила... Говорят... Говорят... Говорят... А уж пишут-то, пишут...
Когда-то один драматург столкнул на одной сцене двух испанцев — дон Жуана с дон Кихотом, и меня поразила фраза, который первый бросил второму: «Да как ты сможешь меня понять — ты, герой ОДНОЙ книги!» Как можно убедиться после некоторых изысканий, благородный дон был не совсем прав — но, пожалуй, по числу историй, рассказанных о нем, севильский обольститель оставит далеко позади не только рыцаря из Ла-Манчи, но и многих (если не всех) известных Европе героев. Не считаясь ни с временем, ни с пространством, он покоряет зрителей и читателей снова и снова, каждый раз представая перед ними в новом облике. Поэтому — не отвечая за то, что отловлю ВСЕХ известных истории донов — попробую вкратце изложить, как это происходило....
о-очень много чего всегдаКак соглашается большинство исследователей, городскую легенду о доне Хуане впервые изложил как автор и вывел на сцену Тирсо де Молина не то в 1620, не то в 1625 году. Герой пьесы «Севильский шутник, или Каменный гость» (El burlador de Sevilla y convidado de piedra) — фигура весьма несимпатичная: циник и развратник, закосневший во всех представимых грехах. Он не только направо и налево раздает обещания жениться, но даже может притвориться любовником женщины, чтобы ее соблазнить. А соблазняет он женщин без разбору — ему что герцогиня, что рыбачка, что невеста друга, лишь бы насытить свою похоть и жажду завоеваний. И женщины уступают его воле тем охотнее, чем она созвучнее их собственным желаниям — удовлетворить либо плоть, либо тщеславие. Дон Хуан со смехом разбивает сердца: «Всегда моим величайшим удовольствием было посмеяться над женщиной и, обесчестив, покинуть её» — и так же легкомысленно дергает за бороду почтенную статую командора, приглашая его на ужин, за что и удостаивается всем известного финала. Правда, каменный гость расправляется с ним не на самом ужине, а в церкви, куда наш распутник приходит по его ответному приглашению. И, судя по тому, каким предстает перед нами «севильский шутник», зрители были только рады, что этот негодяй получил заслуженную кару. Так что вслед за Тирсо де Молина нечестивого дона покарал еще и Алонсо де Кордоба-и-Мальдонадо своей пьесой «Мщение из гроба» («La venganza en el sepulcro», 2-я половина XVII в.)
Вскоре к испанским зрителям присоединились итальянские: драматурги этой страны наперебой стали переделывать и воспроизводить уже полюбившуюся историю. Вслед за пьесой «Испепеленный атеист» (L'ateista fulminato), ни автора, ни год издания которой точно не установлен, появилась пьеса Паоло Дзентнера «Мыс дурной надежды» (Promontorium Malae Spei, 1643), Джачинто Андреа Чиконьини «Каменный гость» (Il convitato di pietra, 1650), а некто Онофрио Джилиберти сочинил пьесу, которая до нас не дошла. Но странное дело: трагическая испанская история о нераскаянном грехе и праведном мщении, привившись к лозе итальянской «комедии дель арте», потихоньку преобразилась в буффонаду о неутомимом охотнике за юбками.
В таком виде она дошла вместе с неаполитанскими труппами до Франции — и вот дон Хуан, по пути преобразовавшись в Жуана, лихо покоряет и берега Сены. Актер Доримон (Никола Друэн) пишет трагикомедию «Каменный гость, или Преступный сын» (Le festin de pierre, ou le fils criminel, 1658), а в следующем году под тем же названием выходит пьеса Вилье (Жан Дешан).
В 1665 году за сюжет о доне Жуане берется еще один актер, Жан-Батист Поклен, известный также как Мольер (Dom Juan ou Le festin de pierre) — и в его пьесе мы видим не столько распутника, сколько безбожника. По словам слуги Сганареля, это человек, который «не верит ни в небо, ни в святых, ни в бога, ни в черта, который живет как гнусный скот, как эпикурейская свинья, как настоящий Сарданапал, не желающий слушать христианские поучения и считающий вздором все то, во что верим мы». По словам же дон Жуана, верит он в одно: «что дважды два - четыре, а дважды четыре – восемь». Впрочем, мольеровский дон Жуан не лишен и положительных черт: он не может спокойно смотреть, как трое нападают на одного, и вступает в бой; предложив нищему золотой за богохульство, в конце концов он отдает ему монету просто так; и вообще, его многочисленные связи — вовсе не плод стремления посмеяться над женщинами. Кредо этого легковеснейшего существа таково: «О, не будем думать о злоключениях, которые могут нас постигнуть, будем думать лишь о том, что может доставить нам удовольствие!» А потому он, как балованный ребенок, отдается всем встреченным на пути соблазнам: «У меня врожденная склонность отдаваться всему тому, что меня привлекает. Мое сердце принадлежит всем красавицам, и они могут одна за другой овладевать им и удерживать его, сколько сумеют». Когда же доходит до последствий, дон Жуан старается от них просто увильнуть: объясняться с покинутой дамой охотно предоставляет Сганарелю, а когда его берут в тиски две соперницы, умудряется морочить их обеих одновременно: «Когда я женюсь, все увидят, которая из вас владеет моим сердцем. (Матюрине, тихо.) Пусть думает, что хочет. (Шарлотте, тихо.) Пусть себе воображает. (Матюрине, тихо.) Я обожаю вас. (Шарлотте, тихо.) Я весь ваш». Вот только, когда ветреный дон желает заделаться еще и лицемером, и начинает издевательски ссылаться в оправдание своих «подвигов» на волю неба — такой подлости небо уже стерпеть не может, и командор увлекает нашего героя в ад под сетования несчастного слуги: «Мое жалованье! Мое жалованье!»
С этих пор дон Жуан, успевший заодно переправиться и через Ла-Манш — англичане узнали о нем из пьесы Томаса Шедвелла «Погибший распутник» (The libertine destroyed, 1676) — победно разгуливает по всей Европе. Испанец Антонио де Самора заново доказывает зрителям, что «Нет срока, который не наступил бы, нет долга, который бы не оплатился (или «Каменный гость»)» (No hay plazo que no se cumpla ni deuda que no se pague у convidado de piedra, 1714, изд. 1744). Итальянец Карло Гольдони, рассорившись с актером, который увел у него возлюбленную, выставляет его в образе печально известного дона в пьесе «Дон Джованни Тенорио, или Наказанный распутник (Don Giovanni Tenorio, ossia il Dissoluto punito, 1736). Правда, этот распутник столь банален, что ему на сей раз не выпадает даже отужинать в обществе монумента — впрочем, век Просвещения на дворе, и разве бывает, чтобы статуи гуляли по улицам? Во Франции очередной актер — Розимон (Дюмениль) в пьесе «Каменный гость, или Испепеленный атеист» (Festin de pierre, ou l'ath?e foudroy?, 1669) отправляет нашего героя, от цензуры подальше, богохульствовать в языческие времена,. Там он может безнаказанно толкать тезисы о том, что «великая душа должна себе все позволять, и преступление является добродетелью для того, кто смеет его совершить». А Тома Корнель в 1677 году заставил дон Жуана заговорить стихами (что, говорят, несколько смягчило его грешный язык) — и пьеса называлась опять же «Каменный гость».
Но это еще не все. Вскоре севильский озорник перестал говорить вовсе и затанцевал: в 1783 году (кстати, уже в Петербурге) был представлен балет «Дон Жуан» («Don Giovanni») на музыку М. Медведева, а в 1790 появился балет Кристофа Виллибальда Глюка и Гаспара Анджолини «Дон Жуан». А в 1787 году наш герой запел — и как запел! На музыку гениального Моцарта! (Впрочем, справедливости ради надо сказать, что этот ветреник умудрился в том же году спеть и в другой опере, на музыку Джузеппе Гаццанига). «Наказанный распутник, или дон Джованни» (Il Dissoluto punito, ossia Il Don Giovanni», 1787) Моцарта на либретто Лоренцо да Понте стал веселым эпикурейцем, который по-прежнему стремится к чувственным наслаждениям и победам, по-прежнему бросает вызов небесам — а сама опера сочетает в себе образы трагедии и комедии, кипучей жизни и неумолимой смерти.
И тут-то оперу о доне Джованни услышал Эрнст Теодор Амадей Гофман... А услышав, поделился впечатлениями с читателем в новелле «Дон Жуан» (Don Juan, 1813) с подзаголовком «Небывалый случай, произошедший с неким путешествующим энтузиастом». Оказывается, в глазах Гофмана дон Жуан — «любимейшее детище природы, и она наделила его всем тем, что роднит человека с божественным началом, что возвышает его над посредственностью, над фабричными изделиями, которые пачками выпускаются из мастерской и перестают быть нулями, только когда перед ними ставят цифру». Понятное дело, что подобные «людишки» (вроде «жеманного, разряженного, вылощенного» Оттавио, жениха донны Анны) только и годятся на то, «чтобы он, себе на потеху, пагубно вторгался в их тусклое бытие». Но и самому Жуану его дарования не приносят счастья: ведь где просыпается божественное начало, там не спит и сатанинское; и если требовать от жизни удовлетворения всех своих прав, а от любви — неземного блаженства, то неизменно закончишь «сладострастием до пресыщения»... В итоге дон Жуан начинает презирать и саму любовь, и природу, и творца, и, уж естественно, «мещанскую мораль». Хотя кто знает, может быть, и открылась бы ему божественная сущность любви, если бы встретил он донну Анну до своего разочарования?
Разумеется, такой дон Жуан оказался сущей находкой для романтиков — нераскаявшиеся грешники им всегда были ко двору, а уж одаренные, отважные и сексуально привлекательные! И вот севильский озорник вновь в центре внимания — девятнадцатый век увлеченно ищет и находит новые грани его мятущейся души.
В Германии история знаменитого испанца приняла своеобразный оборот: был период, когда у немецких любителей словесности пользовалась большим успехом сопоставление демонической фигуры дона Жуана и не менее демонической фигуры доктора Фауста. А где трудятся филологи, туда вскоре поспеют и литераторы; и вот в 1809 году Николаус Фогт в романе «Красильня, или Типография в Майнце» («Der F?rberhof, oder Die Buchdruckerei in Mainz», 1809) делает эпохальное «открытие»: оказывается, дон Жуан — попросту псевдоним бессмертного германца! Ну, в самом деле, если ты попал в Кастилию, если ты снедаем жаждой познания, но ищешь его не в сухой книжной мудрости, а в объятиях чувственности — то кто ты после этого такой? Конечно же, дон Жуан! А если тебя когда-то звали Фаустом, так и Джузеппе Бальзамо звался графом Калиостро... Кстати, роль Лепорелло достается у Фогта почтенному коллеге Вагнеру, а Мефистофель ходит за обоими по пятам.
Христиан Дитрих Граббе, напротив, не объединяет двух героев, а противопоставляет. «Дон Жуан и Фауст» («Don Juan und Faust», 1829) берутся соперничать за любовь донны Анны. За испанцем — обаяние любовника и романтическое возвышение над теми, кто «умеренно живет, хорошо танцует... прилично и с достоинством ведет себя в обществе и даже пишет орфографически правильно». Зато за германцем — могущество чародея; так что Фауст берет на себя архетипическую роль Кощея Бессмертного и держит прекрасную донну в заколдованном замке. Дону Жуану, натурально, остается роль Ивана-царевича-рыцаря-освободителя, которую он благополучно... проваливает: немецкий чародей его опознает, вышвыривает из замка, а затем убивает донну Анну, так ему и не покорившуюся. Рыцарь, губящий колдуна, все же находится — в этом амплуа оказывается... Мефистофель. Воодушевленный своим успехом, он чуть попозже прихватывает с собой в пекло и дона Жуана (точнее, его душу), аргументируя это тем, что оба они стремились к одной цели. А вы говорите — как люди жили без Интернета...
В эпической поэме Джорджа Гордона Байрона «Дон Жуан» (Don Juan, 1821) получился несколько иным. Вместо самоуверенного покорителя сердец — милый юноша, щепкой плывущий по морю житейскому, искренне тоскующий по каждой возлюбленной, с которой разлучает его сила обстоятельств:
Он от природы был учтиво - нежен
И подозрений вовсе не внушал,
Изящен и спокойно - безмятежен,
Он весело победы предвкушал.
Герой такой мне попадался реже,
Чем фатоватый щеголь и нахал, -
А впрочем, скромность тоже дар отменный;
Она успех приносит несомненный.
Байрон впервые показывает нам историю детства Жуана — симпатичного, хотя и избалованного сына весьма конфликтного семейства:
Я знаю, очень сложные эксцессы
Рождает неудачная семья,
Когда отец - характером повеса,
А маменька - ханжа. Не без причин
В отца выходит склонностями сын!
Шестнадцатилетний дон Жуан сближается с замужней донной Юлией, причем «покорение» происходит в равной мере по инициативе обеих сторон — а скорее по инициативе самой природы:
Он, пылкого восторга не тая,
Коснулся дерзновенными устами
Ее щеки. Красавица моя
В крови своей почувствовала пламя,
Хотела убежать... хотела встать...
Но не могла ни слова прошептать.
До поры до времени дама успешно скрывает молодого любовника, но однажды связь обнаружена, и женщину посылают в монастырь, а юношу — в путешествие. Кораблекрушение выбрасывает его на берег, где Жуана находит, вылечивает и, конечно же, предается любви к нему дочь грека-пирата. На сей раз идиллию прерывает отец: и Жуана продают в рабство, а юная Гайдэ умирает от горя...
Увы, любовь! Для женщин искони
Нет ничего прекрасней и опасней:
На эту карту ставят жизнь они.
А наш герой выходит из ситуации не так уж плохо: его удачно приобретает одна из жен турецкого султана, рассчитывая спрятать в гареме под видом женщины и наслаждаться им без помех. Но дон Жуан, в кои-то веки изменив своей репутации ветреника, гордо отказывает султанше:
Спросила ты - умею ль я любить?
Умею, но, прости меня, - другую!
Мне стыдно платье женское носить!
Под крышею твоей едва дышу я!
Любовь - удел свободных! Подчинить
Султанской власти чувство не могу я!
Неизвестно, как сложилась бы его судьба после такого афронта, но, на счастье, ему удается бежать из гарема вместе с товарищем-англичанином (прихватив, разумеется, с собой парочку симпатичных наложниц) — а тут как раз Суворов берет Измаил, и всем становится не до похождений Жуана... Потом он отличится на поле боя в русской армии, повезет победную реляцию императрице Екатерине, займет должность ее фаворита:
Жуан мой стал российским дворянином,
Не спрашивайте, как и почему, -
Балы, пиры, изысканные вина
Согрели даже русскую зиму!
А потом будет дипломатическая миссия в Англию, будут поединки, светские салоны и новые романы, будет настоящий английский замок с почти настоящими привидениями, и даже замаячит на горизонте женитьба...
Молва ходила, будто он герой
В делах военных и в делах любовных,
А романтичной тешиться игрой -
Во вкусе англичанок хладнокровных,
Способных на фантазии порой.
Так в результате слухов баснословных
Жуану в моду удалось попасть,
А в Англии ведь мода - это страсть.
И если неугомонному дону не удалось попасть под стены Бастилии, или стать последователем Вертера, или, наконец, окончательно развратиться и разочароваться — то лишь из-за того, что герой в очередной раз пережил своего автора... А вообще-то, история севильского ветреника пригодилась Байрону прежде всего как превосходный повод поговорить обо всем сразу: в его энциклопедии нерусской жизни найдется место и литературе, и политике, и философии, и картинам дальних стран, и сатире на актуальные темы, и множеству реминисценций из классиков и современников...
Такому водопаду рассуждений
Читатель возмущался уж не раз.
Теряя нить забавных приключений,
Я прихожу в парламентский экстаз, -
Мне в сторону увлечься очень просто,
Хоть я не так велик, как Ариосто!
Между тем в России дон Жуан прижился на удивление хорошо. Впервые он, кстати, заглянул в наши края даже не при Екатерине, а при Петре, в начале 1700-х годов, когда московские зрители увидели пьесу Вилье (помните?) под названием «Комедия о дон-Яне и дон-Педре». Позже они познакомились и с глюковским, и с мольеровским, и с моцартовским доном Жуаном. И, наконец, в 1830 году, в трагедии «Каменный гость», появился дон Гуан пушкинский...
На совести усталой много зла,
Быть может, тяготеет. Так, Разврата
Я долго был покорный ученик,
Но с той поры как вас увидел я,
Мне кажется, я весь переродился.
Вас полюбя, люблю я добродетель
И в первый раз смиренно перед ней
Дрожащие колена преклоняю.
Правдив ли в этот момент дон Гуан или в очередной раз морочит даме голову — до сих пор остается загадкой для потомков. В любом случае, каменная десница ревнивого командора кладет конец и прошлым прегрешениям, и всем надеждам на будущее, как грешное, так и праведное (между прочим, впервые это происходит не в обществе простоватого слуги, а при самой донне Анне). Вообще, герою Пушкина удается остаться активным покорителем жизни, а не жертвой обстоятельств — и при этом стать привлекательнее своих прежних вариаций. Его дон Гуан искренне жалеет погибшую из-за него Инесу, смелости не может стать на пути ни воля короля, ни потусторонние силы, а шпагу в руки он берет лишь для честного поединка. И даже покинутая когда-то Лаура, хоть и сама ветреница та еще, вспоминает его с теплотой: «мой верный друг, мой ветреный любовник». И вдовье благочестие донны Анны не выдерживает обаяния героя; вопреки или благодаря тому, что он раскрывает всю правду о себе — кто знает? Кстати, трагедия Пушкина послужит дону Жуану поводом еще раз подняться на оперную сцену — в «Каменном госте» Даргомыжского.
В «Дон Жуане» А.К.Толстого (1862) — посвященному, кстати, Моцарту и Гофману — снова перед нами фаустовская фигура, объект своего рода пари между адом и небом, наделенный в качестве проклятия стремлением находить в каждой новой женщине идеал, но терять его, лишь только появится возможность утолить свою страсть:
О, если бы из тех, кого любил я,
Хотя б одна сдержала обещанье!
Я им не изменял — нет, нет, — они,
Они меня бесстыдно обманули,
Мой идеал они мне подменили,
Подставили чужую личность мне,
И их любить, на место совершенства —
Вот где б измена низкая была!
Нет, сам себе я оставался верен...
Кроме того, этот дон Жуан сочувствует еретикам и отверженным, отбивает их у инквизиции и дает возможность скрыться, произнося знаменитые слова о том, что:
... человек
Молиться волен как ему угодно.
Не влезешь силой в совесть никому
И никого не вгонишь в рай дубиной.
Разочаровываясь в любви снова и снова, дон Жуан Толстого научается играть женским сердцем и равнодушно обманывать очередную любовницу; и, даже отыскав донну Анну, способную стать его единственной (что признает сам дьявол!), из одного противоречия демонстративно поет под окном у уличной женщины — перед самой свадьбой! (Кстати, именно благодаря этому эпизоду все мы знаем, что за звуки раздаются от Севильи до Гренады в тихом сумраке ночей). А дальше — поединок за поединком, новые жертвы невольно падают от шпаги дона Жуана, и в конце концов жертвой падает донна Анна: полюбив и отдавшись, но не смирившись с преступлениями дона Жуана, она принимает яд, в последние минуты жизни заклиная его раскаяться. И против веры, любви и гордости ни сатана, ни слепая статуя не могут поделать ничего — герой остается жив и заканчивает свои дни смиренным монахом:
Я мнил восстать как ангел-истребитель,
Войну хотел я жизни объявить —
И вместе с ложью то, что было чисто,
Светло как день, как истина правдиво,
В безумии ногами я попрал!
Проспер Мериме в «Душах чистилища» (Les ?mes du Purgatoire, 1834) напомнил читателю, что Хуанов в Испании не меньше, чем в Бразилии Педров; а потому, оставив в стороне дона Хуана Тенорьо и его каменного гостя, Мериме повествует о дуэльных подвигах, любовных бесчинствах и религиозных метаниях дона Хуана де Маранья. Под руководством разбитного университетского товарища он покоряет дам (а потом два друга ими меняются), ловко уходит от обвинения в убийстве, воюет на полях Фландрии и проигрывает деньги, завещанные погибшим соратником на похоронные мессы. Что касается знаменитого донжуанского списка, то среди обманутых мужей и женихов ему под конец недостает лишь всевышнего — так что следующим подвигом дона Хуана должно стать похищение монахини из монастыря. На счастье, эта монахиня к тому же оказывается его прежней любовью. Но, внезапно встретившись с процессией собственных похорон, и поставленный перед выбором между адом и чистилищем, грешный дон вспоминает благочестивые наставления детства и уходит в монастырь предаваться покаянию и умерщвлению плоти. Правда, само его покаяние не обходится без жертв — так и не похищенная монахиня в отчаянии умирает, а один из обесчещенных когда-то, проникнув ради мщения в монастырь к Хуану, натыкается на его шпагу. Впрочем, настоятель благоразумно замнет дело, лишь применив к грешнику дополнительные меры покаяния: теперь он каждый день, как по часам, получает пощечину от прислужника...
Немецкие доны Жуаны продолжают стремиться к идеалу: дон Жуан Николаса Ленау (Don Juan, 1844) ищет не столько совершенства, сколько платоновской идеи — «олицетворения женственности», ведь обладать такой женщиной — все равно, что обладать всеми сразу. Он чувствует себя частицей не демонической, а скорее божественной силы: ведь это сила созидательная, а что может быть более созидательным, чем любовь! А у Пауля Хайзе «Конец Дон Жуана» (Don Juans Ende, 1883) предстает в духе Эмпедокла: постаревший герой эффектно бросается в жерло вулкана.
Поисками абсолюта дон Жуан занят и у Вилье де Лиль-Адана в «Эрмозе» (Hermosa), причем романтическое обожествление любви не идет герою на пользу в делах любовных. «Как Каин, сжигаемый невидимым пламенем, жаждущий рая, из которого изгнан», он уже не может полюбить прекрасную Эрмозу — вся жизнь ушла на погоню за недостижимым... Александр Дюма и тот приложил руку к легенде о доне Жуане — в пьесе «Дон Жуан де Маранья, или Падение ангела» (Don Juan de Marana ou la chute d'un ange, 1836). А Гийом Аполлинер рассказывает о «Подвигах молодого дон Жуана» (Les exploits d'un jeune Don Juan, 1907) так красочно, что эту историю до сих пор издают в сериях «для взрослых»...
Впрочем, Хосе Соррилья (Don Juan Tenorio, 1844) возвращается к уже подзабытому образу негодяя и развратника. Его дон Хуан, повстречавшись со старым приятелем, доном Луисом, начинает меряться с ним шворцами и подсчитывать количество совершенных каждым злодеяний и побед. Счет явно складывается в пользу Хуана, и, видя это, старый друг наносит контрудар: «Ведь на твоей совести нет ни одной чистой женщины!» В итоге дон Хуан соблазняет и искомую «чистую женщину», донну Инес, и, за компанию, невесту дона Луиса: а нечего было подначивать! Правда, и шпаге дона Хуана предстоит двойная работа: убивать приходится и отца Инес, и дона Луиса. Вдобавок к нашему герою еще приходит настоящая любовь — к донне Инес, разумеется. Финал ознаменовывается состязанием между донной Инес и ее отцом за душу дона Хуана; побеждает женщина и утаскивает многогрешную душу в рай.
Вообще 1874 год выдался урожайным на донов Жуанов: вот и португалец Герра Джункейро пишет стихотворение «Смерть дон Жуана» (A morte de D. Jo?o, 1874), где выводит героя второразрядным соблазнителем, символом фальшивой сентиментальности, которую вместе с прелюбодеяниями, неврозами и скандалами увековечил романтизм — а романтизм уже постепенно уходит в Лету... Наступают новые времена для вечного героя, и бесчисленные амурные похождения если не надоедают ему, то, во всяком случае, перестают быть его самоцелью: севильский озорник с возрастом начинает интересоваться более серьезными вещами.
Так, в 1903 году дон Жуан появляется в пьесе Джорджа Бернарда Шоу «Человек и сверхчеловек». По традиции, сложившейся на прохладных Британских островах, в этой жизни благородный дон — не столько преследователь, сколько преследуемый со стороны женщин: «В глазах женщины, сеньора, весь долг и вся ответственность мужчины начинается и кончается добыванием хлеба для ее детей. Для нее мужчина — лишь средство к достижению ее цели: родить и вырастить ребенка. (...) Мне не раз случалось получать от дамы такой ответ: она готова пойти навстречу моим намерениям, если только они честны. Справившись о том, что означает эта оговорка, я узнавал, что она означает следующее: дама желает знать, намерен ли я завладеть ее имуществом, если у нее таковое имеется, или содержать ее всю жизнь, если такового у нее нет; желаю ли до конца своих дней постоянно наслаждаться ее обществом, советами и беседами и готов ли торжественно поклясться, что буду вечно почитать это за величайшее счастье; главное же — может ли она быть уверена, что ради нее я на веки вечные перестану замечать всех других женщин. Я восставал против этих требований не потому, что они непомерны и бесчеловечны, — они ошеломляли меня своей полнейшей нелепостью».
Вести жизнь донжуана героя заставляют не конкретные дамы, а всемогущая «Сила Жизни», стремление создавать и совершенствовать: «Разве вы не понимаете, что, когда я оказался лицом к лицу с Женщиной, каждый фибр моего незатуманенного, мыслящего мозга советовал мне пощадить ее и спасти себя... И вот, в ту самую минуту, когда я готовился принести даме свои извинения, Жизнь схватила меня и швырнула в ее объятия, как моряк швыряет объедки рыбы в клюв чайки или альбатроса». Дон Жуан в этой пьесе столь интеллектуален и положителен, что непременно попадет в рай — впрочем, не попадет, а уйдет сам, не в силах выдерживать адскую жизнь в обществе романтика Сатаны с его утомительным пустословием: «В раю, как я себе представляю, дорогая сеньора, не играют и не притворяются, а живут и работают». Впрочем, освободившееся место в аду так же добровольно займет командор, стосковавшийся по красивым речам и удовольствиям, а стало быть, зверски скучающий на небесах. Ведь бездна между раем и адом «в данном случае означает лишь различие между ангельским темпераментом и дьявольским — можно ли себе представить бездну более глубокую!»
У Леси Украинки статуя командора впервые из гостя обретает статус господина — ее драма называется «Кам’яний господар» (1912). Две женщины, между которыми оказывается дон Жуан — невеста командора Анна и его невеста Долорес — обе сильны и горды, одна хочет власти, другая стремится принести себя в жертву ради спасения души Жуана. И это скорее над ними (или в них) одерживает победу «каменное», консервативное начало, что обесценивает даже победу самого Жуана над самим Командором. «И чары ваши больше женских чар», — говорит он донне Анне.
Вообще, Дон Жуан теперь чаще подвизается в поэзии, чем в драматургии. Еще в 1861 году Шарль Бодлер представляет, как бы выглядел «Дон Жуан в аду» (Don Juan aux enfers, 1861):
За лодкой женщины в волнах темно-зеленых,
Влача обвислые нагие телеса,
Протяжным ревом жертв, закланью обреченных,
Будили черные, как уголь, небеса.
И рыцарь каменный, как прежде, гнева полный,
Взрезал речную гладь рулем, а близ него,
На шпагу опершись, герой глядел на волны,
Не удостаивая взглядом никого.
"Одураченный Дон Жуан" Поля Верлена ведет себя в аду совсем по-иному — он принимается проповедовать величие плоти:
Священна плоть!
Ей поклоняться надо,
То наша мать и дочь, уверьтесь, чада,
Земных садов прекраснейший цветок,
И горе тем, кто ею пренебрег!
За что, в свою очередь, богохульник сам обращается в статую — на сей раз ледяную.
Райнер Мария Рильке в «Избрании дон Жуана» совершенно по-новому излагает его миссию — оказывается, она в том, чтобы наделять жизнь тех, кто встречается ему, взамен сладости горечью и взамен счастья — смыслом,:
Приготовься, — ангел возвещает, —
быть моим. И помни мой завет.
Тот же, кто его переступает
и сладчайших не переполняет
горечью, чинит мне вред.
Ты бы мог любить еще нежнее
(не перечь: ошибся ты),
пылок ты и волею моею
ты ведешь через мосты
к одиночеству, как к цели,
чтобы от тебя вдали
с той же силой в нем горели,
вынести его сумели
и перекричать смогли.
Александр Блок напряженно вслушивается в тяжелую поступь «Шагов командора» (1910-12), — вряд ли готовый ответить ему «я звал тебя и рад, что вижу»:
Тяжкий, плотный занавес у входа,
За ночным окном - туман.
Что теперь твоя постылая свобода,
Страх познавший Дон-Жуан?
(...)
Настежь дверь. Из непомерной стужи,
Словно хриплый бой ночных часов –
Бой часов: "Ты звал меня на ужин.
Я пришел. А ты готов?.."
В час рассвета холодно и странно,
В час рассвета - ночь мутна.
Дева Света! Где ты, донна Анна?
Анна! Анна! - Тишина.
Марина Цветаева назначает свидание бессмертному любовнику в снежной России — впрочем, честно предупреждает о предстоящих трудностях:
На заре морозной
Под шестой березой
За углом у церкви
Ждите, Дон-Жуан!
Но, увы, клянусь вам
Женихом и жизнью,
Что в моей отчизне
Негде целовать!
Нет у нас фонтанов,
И замерз колодец,
А у богородиц -
Строгие глаза.
А еще у Цветаевой в том же цикле— вот такой интереснейший кроссовер, уже в испанских декорациях:
Ровно - полночь.
Луна - как ястреб.
- Что - глядишь?
- Так - гляжу!
- Нравлюсь? - Нет.
- Узнаeшь? - Быть может.
- Дон-Жуан я.
- А я - Кармен.
Дон Жуан Валерия Брюсова одержим жаждой первооткрывателя:
Да, я — моряк! Искатель островов,
Скиталец дерзкий в неоглядном море.
Я жажду новых стран, иных цветов,
Наречий странных, чуждых плоскогорий.
(...)
Да! Я гублю! Пью жизни, как вампир!
Но каждая душа — то новый мир,
И манит вновь своей безвестной тайной.
У Константина Бальмонта он предается чувственным и мистическим экстазам:
Любовь и смерть, блаженство и печаль
Во мне живут красивым сочетаньем,
Я всех маню, как тонущая даль,
Уклончивым и тонким очертаньем,
Блистательно убийственным, как сталь,
С ее немым змеиным трепетаньем.
Я весь — огонь, и холод, и обман,
Я — радугой пронизанный туман.
А вот Николаю Гумилеву удается лаконичнее всего изложить полную историю дона Жуана, со всеми ее поворотами и противоречиями — в пространстве одного сонета:
Моя мечта надменна и проста:
Схватить весло, поставить ногу в стремя
И обмануть медлительное время,
Всегда лобзая новые уста,
А в старости принять завет Христа,
Потупить взор, посыпать пеплом темя
И взять на грудь спасающее бремя
Тяжелого железного креста!
И лишь когда средь оргии победной
Я вдруг опомнюсь, как лунатик бледный,
Испуганный в тиши своих путей,
Я вспоминаю, что, ненужный атом,
Я не имел от женщины детей
И никогда не звал мужчину братом.
Гумилев еще раз обращается к бессмертному герою: в стихотворной пьесе «Дон Жуан в Египте» (1912) после смерти, восстав из ада и пройдя меж серным огнем и льдами, он попадает на родину фараонов...
Ну, добрый, старый дон Жуан,
Теперь по опыту ты видишь,
Что прав был древний шарлатан,
Сказавший: Знай, иди и выйдешь!
Впрочем, по древней стране разгуливают вполне современные личности: слуга Лепорелло за время отсутствия хозяина заделался ученым египтологом, и уже под ручку с ним выступает будущая жена — дочь американского свиного короля, мисс Покэр, упорно не желающая называться «сеньорой». Дон Жуан, разумеется, пускает в ход все свое очарование:
Американка
Не говорите о любви!
Дон Жуан
Не говорить? Нет, буду, буду!
Таких, как вы, на свете нет,
Вы — ангел неги и печали…
Американка
Не говорите так, нет, нет.
(Пауза)
Ну вот, уж вы и замолчали?
(...)
Дон Жуан
Я был в аду, я сатане
Смотрел в лицо, и вновь я в мире,
И стало только слаще мне,
Мои глаза открылись шире.
И вот теперь я встретил вас,
Единственную во вселенной,
Чтоб стали вы — о, сладкий час! —
Моей царицею и пленной.
Я опьянен, я вас люблю,
Так только боги были пьяны.
Как будет сладко кораблю
Нас уносить в иные страны.
Идём, идём!
Американка
Я не хочу...
Нет, я хочу! О, милый, милый!
В балладе В.Сирина (то есть В.Набокова, разумеется) "Гость" (1930) в роли знаменитой статуи командора, лишающей героя силы, выступает тень первой возлюбленной. Русскую поэтическую эмиграцию почему-то неодолимо влечет тема старого, бессильного дона Жуана: она проявляется в сонетах пражского поэта С.Рафальского (1927) и парижского В.Андреева ("Седая прядь, и руки Дон Жуана...", 1929 года) — герою последнего остается только наблюдать, как его место занимает слуга Лепорелло. П.П.Потемкин и С.Поляков-Литовцев в 1924 году пишут комедию «Дон-Жуан — супруг смерти». А в стихотворной драме «Смерть Дон Жуана» В.Корвин-Пиотровского наш герой после смерти разделяет судьбу убитого им командора, превратившись не в статую, а в церковный витраж — зашедшие в церковь влюбленные даже принимают его за изображение святого. И снова он в роли пассивного наблюдателя, и снова его соперник — Лепорелло, и все, что ему теперь дано — разбиться и вторично покончить со своей нелепой жизнью... Позже, у Давида Самойлова, «Старый дон Жуан» долго, утомительно и безрезультатно обхаживает молодую девушку — ну совсем как в «Катерине» Пруткова:
Дон Жуан:
Чума! Холера!
Треск, гитара-мандолина!
Каталина!
Каталина:
(Входит.)
Что вам, кабальеро?
Дон Жуан:
Не знает – что мне!
Подойди, чума, холера!
Раз на дню о хвором вспомни,
Погляди, как он страдает!
Дай мне руку!
Каталина:
Ну вас, старый кабальеро.
(...)
Господи! Убей сначала
Наши страсти, наши жажды!
Неужели смерти мало,
Что ты нас караешь дважды?
Юный дух! Страстей порывы!
Ненасытные желанья!
Почему еще вы живы
На пороге умиранья?..
Но, впрочем, оставим Россию и вернемся на историческую родину героя. Там Хасинто Грау в 1913 году выпустил пьесу «Дон Хуан де Карильяна» (Don Juan de Carillana), а в 1927 — «Шутник, который не шутил» (El burlador que no se burla). В первой пьесе, например, герой опять-таки представлен далеко не в молодости, ему за пятьдесят, а девушка, которую он пытается соблазнять, уже оказывается его дочерью. Да и в самом герое, чем дальше, тем меньше остается от прежнего ветреника — ну как может истинный дон Жуан так тосковать о прошлых возлюбленных? А вот испанец Хосе Аугусто Тринидад Мартинес Руис, иначе Асорин (Don Juan, 1922) показывает нам дона Хуана, раскаявшегося после тяжелой болезни и отрекшегося от мирских удовольствий, подобно святому Франциску. В конце концов, пройдя добровольное чистилище, душа этого дона Хуана обращает свою неутоленную любовь на весь мир, и страстью для него становится милосердие. Обращаются к образу дона Хуана, каждый по-разному, и Рамон Перес де Айала в романе и пьесе «Тигр Хуан» (Tigre Juan, 1926), и Мигель де Унамуно (Don Juan,1934), а также братья-драматурги Хоакин и Серафин Алварес Кинтеро (Don Juan, тоже 30-е годы).
Последней пьесой Эдмона Ростана стала «Последняя ночь дон Жуана» (La derni?re nuit de Don Juan, 1921), где, продолжая действие пьесы Мольера, дон Жуан сходит в ад и выторговывает у Сатаны еще десять лет жизни. Через десять лет постаревший, но не сдавший дон Жуан в споре с Сатаной пытается оправдать свое распутство: ведь защититься от чувства греха — это и значит обрести потерянный рай! Свободно предаваться любви — значит все время стараться возвыситься над собой, пусть и в глазах очередной женщины, это значит прокладывать дорогу просвещению и революции, значит познавать бытие... Чья логика победит — донжуанская или дьявольская?
Сильвия Таунсенд Уорнер предполагает развитие событий «После смерти дон Хуана» (After the Death of Don Juan, 1938). Оказывается, донне Анне все еще трудно преодолеть очарование вольнодумного Хуана, низвергнутого в ад за то, что не отказался от своих убеждений. В поисках воспоминаний Анна отправляется в старый замок Тенорио, где таинственным образом появляется и сам дон Хуан. Но зря дама очаровывалась — в жестокой реальности севильский соблазнитель остался тем же бессердечным себялюбцем, каким и жил, подавляющим как чувства донны Анны, так и вспыхнувшее в округе крестьянское восстание. И вообще, в глазах автора дон Хуан становится прозрачным намеком на торжество испанского фашизма. Еще один дон Жуан глазами женщины, да еще знакомой с основами психоанализа, представлен в пьесе Сюзанны Лилар «Озорник» (Le Burlador,1946). А психоаналитические изыскания еще проявятся в романе Пола Гудмена «Дон Жуан, или континуум либидо» (Don Juan or, The Continuum of the Libido, 1942).
Карел Чапек в «Исповеди дона Хуана» среди своих «Апокрифов» (1936) дает парадоксальную версию любвеобильности испанского дона: просто природа не дала ему возможности хоть раз зайти дальше процесса соблазнения... «Вот почему, дон Хуан, вы играли роль мужчины с юношества; вы были безумно храбры, авантюристичны, горды и любили все делать напоказ — и все лишь для того, чтобы подавить в себе унизительное сознание, что другие лучше вас, что они более мужчины, чем вы; и потому вы расточительно нагромождали доказательства; никто не мог сравниться с вами, потому что вы только притворялись, вы были бесплодны — и вы не соблазнили ни одной женщины, дон Хуан!»
А вот Макс Фриш роль идеальной возлюбленной дона Жуана отводит... геометрии. Его пьеса так и называется: «Дон Жуан, или Любовь к геометрии» (Don Juan oder die Liebe zur Geometrie, 1953). И, надо сказать, признания дона Жуана в этой любви звучат достаточно пылко: «Я поклонник совершенства, мой друг, трезвого расчета, точности. Я страшусь трясины наших настроений. А вот перед окружностью или треугольником мне ни разу не приходилось краснеть или испытывать к ним отвращение. Ты знаешь, что такое треугольник? Он неотвратим, как рок. Существует одна-единственная фигура из трех данных тебе отрезков прямой. (...) Только так, а не иначе — утверждает геометрия. Так, а не как-нибудь еще! И здесь не помогут ни хитрость, ни чувства, ни настроения: существует лишь одна-единственная фигура, соответствующая своему имени. Разве не здорово?» Конечно, здорово — с женщинами о таком и мечтать не приходится: вот влюбишься в незнакомку, а потом оказывается, что она твоя невеста, и что делать с такой путаницей понятий? И не равна ли тогда твоя невеста любой незнакомке? Впрочем, «у каждого мужчины есть что-то более возвышенное, чем женщина, стоит ему только прийти в себя», — утверждает дон Жуан Фриша. Правда, перед волей по-настоящему влюбленной женщины трудно устоять: бывшая шлюха Миранда, покоренная мужчиной, который приходил в их бордель играть в шахматы, предлагает ему брак: «Нам вовсе не обязательно друг с другом общаться, разве только в тех случаях, когда захочется поговорить (...) Короче говоря, пока ты будешь жить в Ронде, никто на свете не сможет тебе помешать заниматься твоей геометрией (...) Возможно, я тебя еще люблю. Пусть это тебя не пугает. Я поняла, что больше не нуждаюсь в тебе, Жуан. Это и есть то главное, что я тебе предлагаю: я женщина, которая не одержима идеей, будто бы без тебя невозможно жить». Так что Дон Жуан, красиво инсценировав спектакль со статуей командора и собственную смерть на глазах у прежде соблазненных им женщин, удаляется на покой: становится отшельником, пленником, мужем и, похоже, отцом... «Вы знаете, никакие проклятия, ни одна шпага в мире не могли заставить меня дрожать! Но вот она — женщина, которая меня любит, — ежедневно доводит меня до этого. Как ей удается? Я только вижу, что не в силах высмеивать то, что достойно осмеяния, что я мирюсь с тем, с чем нельзя мириться».
Герой Гонсало Торренте Баллестера (Don Juan, 1953) ратует за естественность личности и бросает вызов богу; таким образом, женщины для него лишь инструмент утоления похоти и оружие в битве со всевышним, и последующая судьба их — неизбежная смерть. Анри де Монтерлан снова обращается к старости нашего героя (Don Juan, 1958) — и в этот раз старость дона Жуана безрадостна, как у всех подобных ему «пропащих душ»: только и остается ему рыскать по темным переулкам в поисках случайных связей. А вот Рональд Фредерик Дункан (Don Juan, 1954) представляет уже посмертную судьбу дона Жуана: через много лет дьявол направляет его в командировку на землю, чтобы выяснить, почему в аду стало так тихо, мирно и вовсе не мучительно: вот, например, тени Бернарда Шоу, Уайльда и Байрона целыми днями режутся в покер на собственные произведения... И действительно, в прозаическом мире современности, где серенады под окном — ненужный шум, где обманутый муж предлагает новому любовнику жены распить с ним кружечку, а сама жена охлаждает пылкость дон Жуана цитатами из Фрейда, нет места вере ни в бога, ни в сатану. «Если мы не любим что-нибудь более великое, чем мы сами, то мы и друг друга не можем любить», — восклицает разочарованный дон Жуан.
Вообще в двадцатом веке дон Жуан все чаще попадает в современный мир, столь далекий от Севильи и Гранады. Еще у Одона фон Хорвата «Дон Жуан приходит с войны» (Don Juan kommt aus dem Krieg) в Германию 1936 года. «Господин Жан» Роже Вайяна (Monsieur Jean, 1959) — это современный дон Жуан, ставший из аристократа буржуа, и обладающий, между прочим, супругой по имени Лепорелла. До вольнодумца 17 века современный Жан определенно не дотягивает. Дерек Уолкотт, уроженец Карибских островов, в 1974 году излагает свою версию приключений «Севильского шутника» (The Joker of Seville).
Эдвард Радзинский в «Продолжении Дон Жуана» (1978) дает свою версию бессмертия нашего героя: оказывается, просто когда-то его звали Парисом, и был он сыном царя Приама, потом он стал Овидием, потом его звали Обри Бургундец, граф Роберт Проклятый, Казанова... Он покоряет всех женщин на свете, и сам упивается каждый раз их фигурой, их кожей, запахом волос — и заражает их своим бессмертием: «они не могут забыть любовь Дон Жуана, ночь Дон Жуана, и они живут опаленные, с этим взглядом, и вечно ждут». Но снова последнего романтика губит наш прозаический век, в котором «блаженствуют на свете» Лепорелло, а не благородные доны, командоров же убивает не шпага, а сердечный приступ. И сам Д.Ж. после трех тысяч лет уже не тот — скучает, впадает в раздумья, нервничает и срывается, потом «пытается прийти в экстаз», а то пытается нарушить извечный закон: хоть в одной из жизней не влюбиться в свою вечную донну Анну, а холодно ее соблазнить. Лепорелло же открывает и разъясняет бывшему хозяину секрет власти над женщинами: «Оказалось, главного ты не знал: за три тысячи лет не понял, тупица. Главное — не стихи. Главное — молчать. Скажи ей: я — Дон Жуан. И — в тряпочку! Дальше она все за тебя выдумает, как ей захочется. Женщины — они такие фантазерки! И не балованные...» А донна Анна, в объятиях которой место Жуана занимает его слуга, с горечью вспоминает: «Великая любовь» — это жить им — днем, ночью, на рассвете, задыхаясь в подушку от слез. Это когда сжигает... это когда он опоганил твой дом, убил твое замужество, ограбил твою постель... а-а-а, еще вспомнила: «великая любовь»... это когда тебя все проклинают! Тысячу лет подряд называют шлюхой! Обвиняют во всем — в том, что из-за тебя сгорела Троя, в том, что плохо учится его ребенок, что погиб твой муж, что его жена дурно выглядит... «великая любовь» — это снотворное, снотворное... и слезы... и больная голова, и желчь во рту... «Великая любовь» — это анализы мочи... и страх... и... (...) Но с ним... я так мечтала о великой любви! А с тобою я ее тотчас вспомнила...»
У Дэвида Айвса дон Жуан попадает в современную Америку весьма любопытным способом (Don Juan in Chicago, 1997). Изначально, в средневековой Испании, проходив в девственниках до тридцати лет, он все еще боится, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на секс. Результатом становится компромиссная сделка с дьяволом: Мефистофель предлагает дону Жуану и его слуге бессмертие, если первый будет соблазнять каждый день по новой женщине. Первым делом дон Жуан летит в постель к прекрасной донне Эльвире, сразу же влюбляется в нее, но увы — продолжение романа нарушит условия сделки... А донна Эльвира, которая давно добивалась Жуана, в свою очередь заключает с тем же Мефистофелем контракт на собственное бессмертие, пока дон Жуан не окажется в ее постели еще раз... Вот таким образом оба и доживают до наших дней: и в современном Чикаго дон неутомимо осаждает встречных дам, а донна упорно преследует дона...
Пьеса Патрика Марбера «Дон Жуан в Сохо» (Don Juan in Soho, 2006), хоть ее действие и происходит в современном Лондоне, по сюжету следует за пьесой Мольера — разве что язык грубее, сексуальные сцены откровеннее, и вся пьеса стоит на развилке между фарсом и моральной драмой. Вот только вместо статуи командора за грешной душой севильского озорника приходит монумент Карла Второго, стоящий на площади Сохо — тоже, между прочим, известного своими любовными похождениями.
Дуглас Карлтон Абрамс отыскал в 2007 году «Потерянный дневник дона Жуана» (The Lost Diary of Don Juan), где Хуан Тенорио, подкинутый в сарай женского монастыря и воспитанный монашками, с детства приучается любить и ценить женщин. Когда же его роман с одной из монахинь выходит на поверхность, и он оставляет церковь, Хуана нанимает на должность шпиона знатный вельможа, маркиз де ла Мота — и, в свою очередь, учит вольнодумству и искусству соблазнения. Именно маркиз настаивает на том, чтобы наш герой завел дневник и описывал там свои величайшие приключения. Но вот единственная женщина заставляет его забыть обо всех остальных — а заодно о жизни, о чести, обо всякой осторожности...
Актер и режиссер Грегори Мопен (Don Juan, A Comedy, 2003) составляет свою комедию из семи вариантов историй о доне Жуане, включая Мольера, Байрона, Шоу и Моцарта. Причем роль севильского соблазнителя, укрывшегося за маской театра дель арте, по замыслу режиссера играет женщина, а сам автор предстает в роли Сганареля. Стивен Миллхаузер в «Приключении дон Жуана» (An Adventure of Don Juan, 2003) заводит горячего испанца в классическую английскую усадьбу, превращая уже назревший там любовный треугольник в четырехугольник. Этот дон Жуан — путешественник по стране чувств, готовый, подобно конквистадору, покорять просторы своего внутреннего мира. Анджей Барт в романе «Снова дон Жуан» (Don Juan raz jeszcze, 2006) возвращает дона Хуана на историческую родину, где среди переулков, замков, таверн, камер пыток и библиотек разворачивается история соблазнения доном Хуаном донны Хуаны Кастильской, испанской королевы, тоскующей после смерти супруга Филиппа Красивого. Интриги, дуэли, ужасы и теологические диспуты прилагаются.
«Проект «Дон Жуан» Джоэля Бирса (The Don Juan Project, 2006) превращает дона Жуана в поэтического персонажа, далекого от пошлого соблазнителя. Жозе Сарамаго выносит знаменитому обольстителю оправдательный приговор в пьесе «Дон Джованни, или Оправданный распутник» (Don Giovanni ou O Dissoluto Absolvido, 2005). А у Гильерми Фигейреду «Дон Хуан» снова выступает в роли соблазняемого; на этот раз восемнадцатилетняя донья Анна хочет забраться в его постель на спор с подружками по пансиону. А влюбленный дон Хуан, не желая бесчестить чистую девственницу, во избежание греха выдает себя за слугу Лепорелло, а слугу — за себя. Кстати, не без оснований: ведь Лепорелло столь искушен в делах любви, что именно он является автором руководства по соблазнению дам! Дальше же следует развеселая комедия положений под лозунгом «в темноте я ищу губами губы, только понимаю, что не те...»
Эрик Эмманюэль Шмитт мстит ветреному дону с особой изощренностью: оставив не у дел статую командора, обманутые возлюбленные собираются вместе и приговаривают героя жениться на последней из его жертв («Ночь в Валлони», 1991 — в нашей постановке «Последняя любовь дон Жуана, или Эшафот любви). Учитывая, что в записной книжке Сганареля общая статистика уже перевалила за восемь тысяч, и при этом ни одну из них Жуан так и не полюбил, только «понадкусывал» — ночь ему предстоит не из приятных. А еще можно учесть, что в итоге черствую душу «мелкого вора любви» удастся — нет, не заставить себя полюбить, но хотя бы тронуть и поразить — вовсе не женщине, а мужчине, павшему жертвой страсти к севильскому соблазнителю...
Анатолий Крым вновь обратился к версии Чапека — герой его «Завещания целомудренного бабника», хоть и не способен к прямым действиям, но может довести женщину до предела блаженства страстными речами и лобзаниями. И вот предсмертная исповедь превращается в курс лекций по обольщению — которые монах-исповедник ждет не дождется испытать на дочери той самой донны Анны.
Наконец, Питер Хандке рассказывает историю дона Жуана его устами (Don Juan erz?hlt von ihm selbst, 2004) — точнее, устами современного французского повара, у которого находит убежище ворвавшийся из прошлого дон Жуан. Променяв книги на рассказы легендарного героя, наш современник узнает, что он никогда не был соблазнителем — от Тифлиса до Дамаска, от Норвегии до Голландии, каждый раз в нем загоралась страсть, просто исход ее был неизбежен... История Хандке рассказана не о покорении женщин, а о том, как рассказываются истории, — и о том, что история дона Жуана бесконечна, и будет рассказана еще не раз, снова, и снова, и снова...
Источники:
Мольер. Дон Жуан.
Э.Т.А.Гофман. Дон Жуан.
Байрон. Дон Жуан.
А.Пушкин. Каменный гость.
А.Толстой. Дон Жуан.
П.Мериме. Души чистилища.
Ш.Бодлер. Дон Жуан в аду.
Р.М.Рильке. Избрание Дон Жуана.
А.Блок. Шаги командора.
В.Брюсов. Дон Жуан.
К.Бальмонт. Дон Жуан.
Н.Гумилев. Дон Жуан. Дон Жуан в Египте.
Д.Самойлов. Старый Дон Жуан.
М.Фриш. Дон Жуан, или Любовь к геометрии.
Э.Радзинский. Продолжение Дон Жуана.

Ссылки:
en.wikipedia.org/wiki/Don_Juan
viktor-korkia.narod.ru/guanistika/brokhaus.htm
www.caxtonclub.org/reading/2005/may05.pdf
www.ozon.ru/context/detail/id/101667/
magazines.russ.ru/znamia/1999/2/buida-pr.html
www.pushkinskijdom.ru/
www.infoboard.kiev.ua
www.russ.ru/krug/kniga/20001030.html
feb-web.ru/feb/litenc/encyclop/le3/le3-3494.htm ·
referat.np.by/reports/view-10579-page1
slovo.ws/geroi/238.html
www.amazon.com/phrase/Don-Juan/ref=cap_top_0
wolfgang-mozart.ru/17.php
www.zarzuela.net/writ/quinteros.htm
books.google.ru/books?id=_thXICyqGuMC&printsec=...
findarticles.com/p/articles/mi_m1310/is_1993_Ap...
gumilev.ru/print.phtml?aid=195083595
www.bm-grenoble.fr/culture/conferences/L'Amour,%20l'erotisme%20et%20la%20mort.pdf
booksowner.narod.ru/PODROBNO/19/index.html
alfarrabio.di.uminho.pt/vercial/letras/ensaios....
www.passion-theatre.org/cgi-bin/pti_lol/spectac...
www.editions-corti.com/titresiberiques/don-juan...
stagesoc.org
www.scielo.cl/scielo.php?sсriрt=sci_arttext&pid....
www.lectura.fr/dossiers/vailland/vailland_dosie...
www.time.com/time/magazine/article/0,9171,87405...
www.culture.pl/pl/culture/articuly/dz_bart_don_...
www.estadao.com.br/divirtase/letras/noticias/20...
www.complete-review.com/reviews/handkep/donjuan...
leoweekly.com/?q=node/4181
www.lostdiaryofdonjuan.com/
www.kompas.orel.ru/request.php?1889